400км от Питера, 400 км от Риги.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Как кексы ехали туда-же, куда и я, но на 2 недели ранее.
И что там было.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Немножко магния, в крошках:
И если есть магний,
Дай огня.
Вот так.
Вот так.
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Вот красотища конечно в той Норвегии...Прям таки завораживающая.Скалы, фьорды, дельфины в них.Видно аж до самого дна.
Но два минуса.
1.(маленький) - цены.
2(огромный) - холод.
Вот у меня ,к примеру, сразу все благодушие наступающее от созерцания красот исчезает напрочь, стоит только задуть норвежскому ласковому ветерку.Враз цвета блекнут и краски размываются... И хочется выть и водки.Мне кажется аборигены союзны со мной в этих мыслях.Потому у них и проблемы с нею.
На велике я больше не ездок туда. Может на кемпере.
А Дятел в одиночку и хрен знает куда....Это сколько же надо курить?...Или обет какой...Как у ребят, которые то дракона, то за граалем.
Но два минуса.
1.(маленький) - цены.
2(огромный) - холод.
Вот у меня ,к примеру, сразу все благодушие наступающее от созерцания красот исчезает напрочь, стоит только задуть норвежскому ласковому ветерку.Враз цвета блекнут и краски размываются... И хочется выть и водки.Мне кажется аборигены союзны со мной в этих мыслях.Потому у них и проблемы с нею.
На велике я больше не ездок туда. Может на кемпере.
А Дятел в одиночку и хрен знает куда....Это сколько же надо курить?...Или обет какой...Как у ребят, которые то дракона, то за граалем.
Дорогой, возьми меня! - Спи, я никуда не еду.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Денис,
тексты где? Хотим тексты!
тексты где? Хотим тексты!
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
С текстами такая фигня что украли комп на котором были все фотки. Теперь писать скучно.
А ещё кончились все деньги, отложенные на полезные порошки. От того;
А. День блондинки прошёл в унынии.
Б. Пошёл сниматься в порно и целый день занят.
В общем, писать некогда. впрочем, Первая час мною одолета. Ждём рассылки с фридайвинга.
Разошлют, тогда и опубликую.
А ещё кончились все деньги, отложенные на полезные порошки. От того;
А. День блондинки прошёл в унынии.
Б. Пошёл сниматься в порно и целый день занят.
В общем, писать некогда. впрочем, Первая час мною одолета. Ждём рассылки с фридайвинга.
Разошлют, тогда и опубликую.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Итак, первая часть списков готова и опубликована .
При поддержке:
Размещение, русалки
Полезные тряпки и порошки
При поддержке:
Размещение, русалки
Полезные тряпки и порошки
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
GREY R писал(а):Вот красотища конечно ... И хочется выть и водки.Мне кажется аборигены союзны со мной в этих мыслях.Потому у них и проблемы с нею... Как у ребят, которые то дракона, то за граалем.
Зрячий в корень Грей интересен мне следующим образом:
Граф Серый. В ваших краях, на краю солнечного Альбиона, как мне известно, продаются автомобили и катера, которые ценой своею радуют глаз.
освети нам, любопытным,как обстоят дела на рынке автохлама в окрестностях родного Оксфорда?
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Дорогой, возьми меня! - Спи, я никуда не еду.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
photo upload
вот к примеру, за 750 англ.рублей готов отдать. Нет ТАХ (дорожный налог) и МОТ (техосмотр)
а год выпуска здесь виден по номерам. Удобно.
Дорогой, возьми меня! - Спи, я никуда не еду.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
О, Бирмингем! Эмигрантская столица.
А расскажи, дорой друг, каково оно, на Бирмингемщине?
Что стоит пожить в краю далёком и почём краюха скупого шотландского хлеба, например?
Касаемо автомобилей. Каковы, собственно, твои личные мысли, стоит ли заморачиваться, например?
Слыхивал ли ты слыхом, во что обойдётся переставить руль, педальки и переднюю панель на правильный манер?
А расскажи, дорой друг, каково оно, на Бирмингемщине?
Что стоит пожить в краю далёком и почём краюха скупого шотландского хлеба, например?
Касаемо автомобилей. Каковы, собственно, твои личные мысли, стоит ли заморачиваться, например?
Слыхивал ли ты слыхом, во что обойдётся переставить руль, педальки и переднюю панель на правильный манер?
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Хлеб тут, уважаемый Дятел, не Шотландский. До нее еще далековато. Здесь он west midlands. Как говаривал еще тов. Пушкин - за морем житье не худо...В зависимости от найденной работы.В основном все, кто приехал на альбион и нашел работу ( язык знать надо) домой как то не собираются более.
А насчет авто, были мысли.Вот вольво в70 , года так 02-03 можно взять за 900-1200 ( это в среднем). В Латвии переделка ( с деталями) еще 1200 ( все в фунтах считаю для удобства).
И ,там же, такая стоит http://www.ss.lv/msg/ru/transport/cars/ ... fcdpi.html.
Так что особой выгоды не замечаю.Ну а если на широкую ногу поставить это, тогда еще так-сяк. Но не сегодня.И даже не завтра.Сейчас особо не хватают в Латвии машины.
Можно купить тут Ягуары-Мерседесы-БМВ 3-4 литровые. Очень недорого. В Польше поставить газ.установку. И радоваться, но это на любителя.
А насчет авто, были мысли.Вот вольво в70 , года так 02-03 можно взять за 900-1200 ( это в среднем). В Латвии переделка ( с деталями) еще 1200 ( все в фунтах считаю для удобства).
И ,там же, такая стоит http://www.ss.lv/msg/ru/transport/cars/ ... fcdpi.html.
Так что особой выгоды не замечаю.Ну а если на широкую ногу поставить это, тогда еще так-сяк. Но не сегодня.И даже не завтра.Сейчас особо не хватают в Латвии машины.
Можно купить тут Ягуары-Мерседесы-БМВ 3-4 литровые. Очень недорого. В Польше поставить газ.установку. И радоваться, но это на любителя.
Дорогой, возьми меня! - Спи, я никуда не еду.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Что-то не вполне осознаю, чему радовацца: автотрейдер.ук требует что-то, не даёт найти искомое.
Газ, если поставить на трёхлитровый двигатель, даст экономию в сравнении с бензиновым, например. Но не с дизелем. Правда у нас для покорённых обаянием дизельного выхлопа специальный налог, 600 денег в год. Так что выгода проясняется только если более 20К в год проезжать. Что я и делаю. Минус газа в том что его ставить надо, а это не менее тыщи денег, и места он отнимает. Впрочем, если овладеть трёх-и-трёх литровым полноприводным вояджером, например, затея сотворить по-твоему не лишена смысла.
Газ, если поставить на трёхлитровый двигатель, даст экономию в сравнении с бензиновым, например. Но не с дизелем. Правда у нас для покорённых обаянием дизельного выхлопа специальный налог, 600 денег в год. Так что выгода проясняется только если более 20К в год проезжать. Что я и делаю. Минус газа в том что его ставить надо, а это не менее тыщи денег, и места он отнимает. Впрочем, если овладеть трёх-и-трёх литровым полноприводным вояджером, например, затея сотворить по-твоему не лишена смысла.
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
стальной дятел писал(а):Впрочем, если овладеть трёх-и-трёх литровым полноприводным вояджером, например, затея сотворить по-твоему не лишена смысла.
Дятла, купи Ладу Ларгус, она ничего не стоит, большая и по сути своей Рено.
Miha - несправедливо забанен! Позор модератору!
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
По финским законам, продавец не имеет права подать покупателю верёвку и мыло одновременно.
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Была у меня зубила на газу с моновпрыском.Песня.Я забыл про ТО как таковое наглушняк...Баллончик в виде бублика ездил на месте запаски.Газика на прудушенной подаче хаватало чуть меньше чем бензина.Системко стояла Ловато итальянская.Опять же заправки надо искать кошерные-могут воды налить вместо газа как 2 пальца ап асвальд.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Чойта я, извините, не нахожу в чём преимущества колымаги на газе перед обычной дизельной. У меня город/бан выходит 8 литров, и то, на бане я менее 120 не езжу, к 140 обычно, по 20 минут. Газ 1,1 евра стоит, бензин 1,78, соляра 1,56. В чём суть, откройте мне веки?
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
У нас газ 0.70 фунта. Бенз - 1.39-1.42. в два раза... Дизель - 1.43 - 1.45
Дорогой, возьми меня! - Спи, я никуда не еду.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Ничонижнаю,я на солярке не ездил...сравнивать не могу.Мообыть соляра и дешевше .Я сравнивал хаз с бензой.а ешо говорят шо ежели турбине кердык то оёёй дорого-тыш50 новая.
а у нас хаз как обычно в 2 раза дешевле и бенза и соляры а расход,ежели придушить подачу газа,почти на уровне бенза но не так приемиста тачила ну да я выше 100км не езжу.
а у нас хаз как обычно в 2 раза дешевле и бенза и соляры а расход,ежели придушить подачу газа,почти на уровне бенза но не так приемиста тачила ну да я выше 100км не езжу.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Коляскин писал(а):Ничонижнаю,я на солярке не ездил...сравнивать не могу.Мообыть соляра и дешевше .Я сравнивал хаз с бензой.а ешо говорят шо ежели турбине кердык то оёёй дорого-тыш50 новая.
Вот потому, в том числе, у нас переводят на газ атмосферники объёмом 4-6 литров, а не швейные машинки. Расход (по деньгам) получается как у малолитражки, зато какая тяга. С тяговитым двигателем ездить, это особый кайф.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Ходить, например, на роботу, и вставать в пять утра, извините, не моё.
Проверено электричеством.
Ниасилить.
Однажды приходится сорваться, и лечить внутри головы, посыпая всё там, внутри забористым полезным порошком, так, чтобы пробирало едким и кору головного мозга, и самую его древесину.
Обычный фен, сухой и жгучий, запивая простым сухим баночным сидром, я заставляю себя сделать хоть что ни-будь. Но что-ни будь заставить себя сделать совсем невозможно. Так невозможно выбрать между наличием блондинки и её отсутствием.
Мне остаётся только лечь на коврик и пялиться на стену до утра, а утром заснуть.
А что ещё, например?
Проверено электричеством.
Ниасилить.
Однажды приходится сорваться, и лечить внутри головы, посыпая всё там, внутри забористым полезным порошком, так, чтобы пробирало едким и кору головного мозга, и самую его древесину.
Обычный фен, сухой и жгучий, запивая простым сухим баночным сидром, я заставляю себя сделать хоть что ни-будь. Но что-ни будь заставить себя сделать совсем невозможно. Так невозможно выбрать между наличием блондинки и её отсутствием.
Мне остаётся только лечь на коврик и пялиться на стену до утра, а утром заснуть.
А что ещё, например?
... Мы тщательно обследуем укромные пляжи, удалённые скалистые гряды в поисках русалок, но находим только драгоценные чешуйки, прилипшие к холодным камням. И лишь однажды, поборов уныние, с одинокой банки, из под лохмотьев ламинарии удаётся поднять чётки из чёрных кораллов и нержавеющий варяжский клинок.
Не сдержав азарт, алчность и вожделение, я вызываюсь добровольцем, как наиболее подходящий для приманки русалок мужчина. Меня облачают в неопрен, закрепляют на поясе груз для надёжности и напутствовав не рвать с себя гидрокостюм при встрече с русалкой, спихивают с причала в набежавшую волну.
Осторожно, едва дыша через трубочку, я погружаюсь в ледяную воду. Освежающие струйки льют мне за шиворот, внизу что-то булькает и вот я уже рассекаю волны и задорно шлёпаю ластами об водную гладь, совершенно забыв что прежде совсем не умел плавать. С берега за мною внимательно наблюдает Фригена, держа наготове фотоаппарат. Меня окружает робкая пикша, в поисках защиты от прожорливой и наглой трески. Переливаясь иллюминацией, колышется перед маской кто-то неведомый и прозрачный. Из расщелин, любопытствуя, бочком выползают крабы, но стремительно прячутся назад, стоит только попытаться ухватить их жадными пальцами.
Увы, моей добычей удаётся стать только несчастному маленькому отшельнику, в раковине из под улитки...
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Долой солярку! Хватит.
Хочу пить напалмом и жечь огнём.
К чорту запрещённые снадобья, химические порошки!
Порох!
Соль, порох, топор и спички.
Старые берцы, которым десять лет, перчатки в карманах, счёт обращён в наличные.
Я мог бы уехать в Москву. Мог - стопом, мог так, колесницей любви и ненависти. Собственно, раньше мне так было нельзя, но я ездил. Теперь вот - тупо влом. Хотя ничто не мешает.
Соль, порох топор и спички остаются лежать на своих местах. Спрятав хмурую щетину в воротник, ухожу в темноту шляться по берегу Залива.
Хочу пить напалмом и жечь огнём.
К чорту запрещённые снадобья, химические порошки!
Порох!
Соль, порох, топор и спички.
Старые берцы, которым десять лет, перчатки в карманах, счёт обращён в наличные.
Я мог бы уехать в Москву. Мог - стопом, мог так, колесницей любви и ненависти. Собственно, раньше мне так было нельзя, но я ездил. Теперь вот - тупо влом. Хотя ничто не мешает.
Соль, порох топор и спички остаются лежать на своих местах. Спрятав хмурую щетину в воротник, ухожу в темноту шляться по берегу Залива.
Уже не одно столетие прошло с тех пор, как я последний раз видел
Залив, быть может, теперь там все совсем иначе. Впрочем, как мне говорили,
за это время там мало что изменилось, если не считать презервативов...
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Уроки финского.
ИИсус грядёт/рот скоро будет
Уроки датского:
Зима грядёт.
nieletkö?
ИИсус грядёт/рот скоро будет
... Вам глотать?
Уроки датского:
Зима грядёт.
nieletkö?
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Ну что, никто не угадал кто это?
Бу!
Тарара- тара...
Бу!
Тарара- тара...
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Доподлинно известно:
Со времён погибели Последнего мамонта по нынешний день, депрессия в этой стране не прекращалась никогда.
Великая депрессия в США началась, когда в страну массово переехали выходцы из Финляндии.
Со времён погибели Последнего мамонта по нынешний день, депрессия в этой стране не прекращалась никогда.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Это Шаплен. Разбитая лира.
Николаич мог знать имя модели.
Впрочем, мне неважен даже её возраст.
Николаич мог знать имя модели.
Впрочем, мне неважен даже её возраст.
в словоблудии и фантазиях о берегах Двины... какой из него эстет?
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
-=MK=- писал(а):хорош ностальгировать! тебе предоставлена возможность выбрать полюбившийся типаж.
Майка. Ты просто завидуешь мелкосисечным за то, что они мне нравятся.
таких не берут в космонавты.
- -=MK=-
- тайная поклонница Протеуса
- Сообщения: 2449
- Зарегистрирован: 30 мар 2006, 04:12
- Откуда: Latvijskaja SSR
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
ну естественно нравятся... доску-то проще долбить, нежели плоть живую...
Дрюонова фаворитка,
МК (Мадемуазель Кончита)
моногамией не злоупотребляю.
МК (Мадемуазель Кончита)
моногамией не злоупотребляю.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Proteus писал(а):Как известно, - захочешь приворожить девицу, - гласит латышское народное поверье, то - сподобься косточкой трижды девицу подтолкнуть, и тотчас она сама за тобой бегать станет".
Плавали, знаем! Уж понатыкались. И косточка, та самая, из нужного места растёт.
Не даёт покоя другое: то, отчего годы собственной жизни приходится бегать от собственных женщин.
Уже, кажется, постил. Впрочем, и бегал.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
В результате тяжёлого, продолжительного недуга, не выдержав суровых, безжалостных испытаний, пресекся жизненный путь верной могучей Гастарбайтер Арбы; той, что вынесла меня прочь от низких, топких берегов Двины, от хмурых туманов, от заманчивого, коварного обывательского уюта, и от женщины, заведовавшей всем этим хитрым хозяйством.
Не дожив ровно месяц до трёхлетнего рубежа службы, на лютом финском морозе от злой, упорной натуги, не выдержав, остановилось сердце неутомимого дизельного мотора, перестал усердно качать насос, оставив ни к-чему полный бак драгоценного топлива.
Блондинки, рыжие и брюнетки, задумчивые московские барышни, шлюхи с окраин Каугури, алчные цыганки Колпинских трущоб, разбитные, прожжённые тётки из неведомых дебрей Карелии - оставляя на велюре сидений улики и доказательства, легко, с упоением, уносились ею в ночь. В ней громко лабал Танкъян, навсегда забытый в магнитоле, с нею, сердитым и сонным, я отмечал все самые неожиданные свои дни рождений.
Лёгкой переплавки тебе, Лайба! Удачных инкарнаций.
Не дожив ровно месяц до трёхлетнего рубежа службы, на лютом финском морозе от злой, упорной натуги, не выдержав, остановилось сердце неутомимого дизельного мотора, перестал усердно качать насос, оставив ни к-чему полный бак драгоценного топлива.
Блондинки, рыжие и брюнетки, задумчивые московские барышни, шлюхи с окраин Каугури, алчные цыганки Колпинских трущоб, разбитные, прожжённые тётки из неведомых дебрей Карелии - оставляя на велюре сидений улики и доказательства, легко, с упоением, уносились ею в ночь. В ней громко лабал Танкъян, навсегда забытый в магнитоле, с нею, сердитым и сонным, я отмечал все самые неожиданные свои дни рождений.
Лёгкой переплавки тебе, Лайба! Удачных инкарнаций.
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО ПРИ СОВЕРШЕНИИ ПРИХОДСКИХ ТРЕБ
ПОМИНОВЕНИЕ УСОПШИХ. Панихида
Время
Память о скончавшихся должна совершаться литургиею (на литургии), а по нужде и кроме литургии молитвами (Карфаг. соб. пр. 50).
Должно творить по усопшим третины (поминать в третий день) псалмами и молитвами ради Воскресшего тридневно, - девятины, в воспоминание сущих зде усопших, - Четыредесять дней, по ветхому закону, как иудеи оплакивали Моисея, - и на всякий год должно творить память и раздавать милостыню, в воспоминание усопших (Нов. Скриж. гл. 23 §1 стр. 506).
Примечание. Хотя между апостольскими правилами сего правила нет; но Церковь постоянно следовала указанию сего правила о времени поминовения усопших. Важность сих дней для поминовения усопших объяснена в Синаксаре на субботу мясопустную (Там же).
В память усопшего одного или многих совершается поминовение и во всякое другое время, по желанию требующего (Литургика Смолодов. 327 стр. (изд. 1869 г.).
Кроме частного поминовения, бывает еще общее поминовение, на котором воспоминаются все от века преставльшиеся отцы и братие от всякого рода и те, которые, будучи восхищены от мира сего внезапною смертию, не сподобились получить напутственных молитв церкви, обыкновенно совершаемых ею при отпевании тел усопших. Такие вселенские поминовения совершаются:
а) в субботу мясопустную;
б) в субботу пред пятидесятницею;
в) в понедельник или вторник на Фоминой неделе (впрочем это поминовение творится не по правилу церковному, а по обычаю народному) (О богосл. прав. церк. Красноцвет. ч. II, стр. 40, изд. 1862 г.).
г) в субботу, следующую за днем св. Димития Солунского, т. е. после 26-го октября, так называемую Дмитриевскую;
д) в день Усекновения главы Иоанна Крестителя (29 авг.) собственно творится память о воинах, на брани убиенных (См. Типик.);
Также не должно поминать до пятка вечера на первой неделе великого поста, в неделю Пасхи и в страстную неделю. Сорокоуст, который приходится служить во время поста, отлагается до Фоминой недели (Номок. пр. 169. Типик. послед. недел. сыроп. вечер. и вел. четв. утра).
ПАНИХИДА
Обрядовый порядок
Из Богослужебных книг, употребляемых в церкви, порядок отправления панихиды имеется: а) в Октоихе, б) в особой книжке «Чин поминовения о православных воинах», в) в следованной псалтири: «последование на исход души» и, наконец, в Типике - устав, как должно петь панихиду (в XIV главе). В первых двух книгах и Типике служение панихиды имеет гораздо больше сходства, с тем только отличием, что в Типике и Октоихе указано петь 17-ю кафизму «Блажени непорочныи» и канон 4-го гласа, а в книжке поминовения воинов кафизмы нет и канон не 4-го, а 8-го гласа положен на ряду: впрочем и в Типике говорится, что кафизма иногда не поется (XIV гл.). Порядок-же отправления панихиды в следованной псалтири значительно разнится от порядка, указанного в других трех книгах; именно; по обычном начале поются тропари литии (Со духи праведных скончавшиеся и пр.) и потом бывает заупокойная, обычная (не великая, как в других чинах панихид) ектения; после нея псалом 90-й Живый в помощи... и канон на 8-й глас. По окончании канона, тропарь и Богородичен, а после них - Господи помилуй 12 раз и молитва, читаемая священником,- с окончанием которой бывает отпуст. Кроме указанных книг порядок служения в храме, при поминовении усопших, в 3-й, 9-й, 20-й и 40-й день по смерти их изложен в особой книге «Парастас, сиречь чин великия панихиды и всенощнаго бдения, певаемых по усопшим». В книге этой также изложен и порядок служения литии.
Если после вечерни служится панихида, трисвятое и другие начинательные молитвы оставляются, а читается, по Благословен Бог, тотчас 90-й псалом (см. Октоих).
Приготовляется столец и на нем коливо, как для литии.
Священник, покадив окрест стольца, начинает: Благословен Бог наш... и бывает обычно пение трисвятого и чтение начинательных молитв.
Кадило не отлагается во всю панихиду; раздаются предстоящим также и возжженные свечи. То и другое делается сообразно с тем, как делается на погребении, т.е. каждение еще бывает на «непорочных» и во время пения: «Со святыми упокой» и «Вечная память». Свечи тушатся на окончании канона.
По возгласе на Отче наш, Господи помилуй 12 раз, Приидите поклонимся и 90-й псалом, и бывает великая заупокойная ектения.
После ектении поется Аллилуйа на 8-й глас со стихами и тропари с Богородичным, из коих обыкновенно поются последние слова: Творца и зиждителя и Бога нашего (слова тропаря); Богородице безневестная, верным спасение (слова Богородична); псаломщик же читает весь тропарь и весь Богородичен вслух.
Далее 17-я кафизма поется с припевами и бывает обыкновенная заупокойная ектения, в конце которой, по Господу помолимся, пока священник тайно читает молитву Боже духов... певцы тихим голосом поют Господи помилуй 40 раз.
17-я кафизма может быть оставляема вместе с следующею за нею ектениею, и в таком случае после тропарей пред 17 кафизмою тотчас поются заупокойные тропари с припевом «Благословен еси Господи»...
По возгласе на эту ектению, поются тропари заупокойные с припевом: Благословен еси Господи, а в конце их снова заупокойная ектения, и за нею седален, покоин и Богородичен, из коих поются обычно только последние слова: и вся, яже в ведении и не ведении и человеколюбие, и сыны света тою показавши, помилуй нас; псаломщик же читает весь седален и Богородичен вслух.
За сим читается 50-й псалом и поется канон. На каноне положен припев: Покой Господи душу усопшаго раба твоего (души усопших раб Твоих).
В парастасе Петра Могилы указано петь припев так: за 1 стихом песни канона поется «Дивен Бог во святых своих, Бог Израилев», за вторым: «Упокой Господи душу раба твоего». Он поется так: один раз поет припев священник, другой - певцы; потом священник - Слава Отцу... певцы — и ныне и присно...
Пред 3-й, 6-й и 9-й песнями припев повторяется по дважды, т.е. после и ныне и присно... тотчас певцы опять поют: Покой Господи..., священник повторяет за ними припев; певцы поют: Слава.., священник - и ныне... (После же сих песней (3-й, 6-й и 9-й) припевы не поются, но по 3-й и 6-й следует тотчас ектения, а по 9-й читается трисвятое).
По 3-й и 6-й песнях канона, бывает обычная заупокойная ектения и, кроме того, по 3-й песни седален и Богородичен, из коих обычно поются последние слова: Тем же, Христе Боже, преставлъшагося (преставлъшуюся) упокой, яко человеколюбец (слова седальна); но Сама заступи и помилуй мя (слова Богородична); по 6-й - поется (весь) кондак: Со святыми упокой... и последния слова икоса; надгробное рыдание творяще песнь, аллилуйа аллилуйа аллилуйа.
Пред 9-й песнью священник (или диакон, если есть) возглашает: Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим; певцы поют: Дуси и души праведных., и затем поют 9-ю песнь. По 9-й песни читается трисвятое и, по возгласе на «Отче наш», поются тропари литии, после которой снова заупокойная ектения: Помилуй нас Боже... и отпуст заупокойный.
После отпуста возглашается «во блаженном успении» и поется «вечная память», как то делается обычно и в других заупокойных службах хотя не во всех указано так делать (См. погреб. и разн. чины паних.).
Порядок отправления панихиды в пасхальную седмицу
Панихида в пасхальную седмицу, обыкновенно, отправляется таким образом:
После возгласа священника и пения «Христос воскресе»... трижды, поется пасхальный канон.
По 3-й и 6-й песни бывает малая ектения и по 6-й песни поется «Со святыми упокой».
По 9-й - поются пасхальные стихиры {«Да воскреснет Бог»).
Потом ектения заупокой: «Помилуй нас Боже»... и т.д., как обычно в панихиде (ср. в Требн. отпев. в пасху) (Пособ. к изуч. Прав. Богосл. Ни-колъск. стр. 733).
Практические заметки
Первую панихиду, которая поется в доме умершего, пока он не погребен, нужно петь по особому последованию «на исход души от тела», с каноном из октоиха 8 гласа; это доследование можно видеть и в конце псалтири, которая, обыкновенно, читается по умершим. А последующие затем заупокойные пения состоят или из полной панихиды, или только из одной литии.
- Над младенцами, пред выносом их в церковь, поется только краткая лития.
- Накануне заупокойной обедни, по случаю чьей-либо памяти, да и кроме заказа об обедне, иногда служится в доме «заупокойная всенощная», т.е. панихида в более точном смысле этого слова.
Слово «панихида» означает всенощное бдение; в этом смысле автор здесь называет панихидами утренния службы в субботы троицкую и мясопустную.
Для священника, который готовится служить литургию, эта служба в доме может заменять и утреню в церкви, но в таком лишь случае, если священник служил или слушал пред тем обыкновенную вечерню; потому что заупокойная всенощная начинается полунощницей, а иногда прямо утреней, а не вечерней, как обыкновенно служатся всенощные бдения. Краткая сугубая ектения, положенная на утрени, бывает на той службе уже заупокой. А затем после шестопсалмия следует вся служба заупокойная по октоиху, в том самом составе, как служатся утрени в субботы троицкую или мясопустную, но с той разницею, что канон октоиха усопших поется по гласу субботы случившейся недели и поется об одном лице, которое поминают, например, о недавно-умершем в этом самом доме. Ко всенощне заупокойной присоединяется, или может быть присоединяем, - и первый час, но также в тоне заупокойном. На столе тогда полагается кутия. - Ризница требуется темная (Писъм. по Пастыр. Бо-госл. протоиер. Евг. Попов, ч. II стр. 106).
- Во время вселенских и родительских поминовений, когда церковь полна народа, следует служить именно панихиду, а не краткую литию (притом - с отверстием бы царских врат). Иначе много ли составится текста молитвенного и внимание предстоящих не будет ли утомлено продолжительным слушанием одних имен поминаемых? Сотни же поминальников при этом может священник и разделить для чтения с диаконом. Разделив, тот и другой выполняют чтение их всего раз, распространив их на все заупокойные ектении, а священник - на тайные свои молитвы пред ектениями: только никак не следует при этом поручать чтение поминальников, хоть бы и в полголоса, псаломщикам; и диакон должен читать их не совместно со священником, а в свое лишь время. Когда панихида служится не более как от одного лица, или дома, а поминальник весь исписан именами заупокой, да и самое поминовение совершается не только после нескольких треб, но и в виду новых: тогда можно ограничиться чтением поминальника только за первой и последней ектениями, или же за средней (пред «святыми упокой»), на прочих же произносить вообще: «зде присно поминаемых», или же тогда можно поминать каждый раз имя того одного, в день памяти которого, или по случаю недавней смерти, совершается заупокойная молитва (Пис. по Паст. Богосл. прот. Евг. Попов, ч. II 106-107,95,96 стр.).
— Отпуст панихид нужно делать, обратясь к предстоящим и изображая кадилом крест.
Разрешение недоумений
Можно ли служить заупокойныя литургии по умершим младенцам? По верованию Святой Церкви, нет особенной нужды в молитвах за младенцев, коим, во всяком случае, принадлежит царствие небесное; но церковная же практика представляет нам примеры разрешения этого вопроса в утвердительном смысле (так, по распоряжению патриарха Иоакима служились сорокоусты по случаю смерти четырехлетняго царевича). Поэтому непогрешительно будет для священника служить заупокойныя литургии (литии) и по младенцам, если просят о том, -только в этих случаях следует заупокойную ектению произносить из «чина погребения младенческаго» , а также из того же чина читать Апостол и Евангелие на литургии (Руков. для сел. Паст. (Ворон. Еп. Вед. 1887 г.).
Следует ли творить поминовение о младенцах не крещенных, но обмолитвованных и получивших христианское имя? На высказанное по этому вопросу частное мнение в печати, в том смысле, что по крайней мере сих младенцев не следовало бы лишать поминовения на литии, одною из редакций духовного журнала дан такой ответ: «Священник, который совершал бы над умершим некрещенным младенцем заупокойною литию, не имел бы достаточного основания поступать так» (Рук. для селъск. паст. 1863 г. т. I стр. 335).
Должно ли при поминовении усопших воспоминать на ектениях и молитвах земное их звание, например, болярина, графа и проч.? Как на ектениях, так и в молитве, и возгласах священнических незаконно перечислять земные титулы усопшего: например, болярина, графа, князя и т.п. ибо такого перечисления не установила Православная Церковь, которая, как исповедующая истинную веру христианскую, не наблюдает различия ни между иудеями и еллинами, ни между рабами и свободными, ни между благородными и худородными, и которая, однако ж до того уважает всякого умершего мирянина-христианина, что называет тело его мощами (Извест. по Казанск. епарх. 1868 г. №8. Руков. к изуч. церк. ус. Михайловск. стр. 127 сн.).
Можно ли поминать умерших раскольников по чиноположению православной церкви? В защиту того мнения, что можно и должно молиться за умерших в расколе, выставляются сказания о том, что преподобный Макарий чудесно слышал однажды от черепа язычника, будто молитва сего преподобного приносит пользу и еретикам, что Григорий собеседник спас своими молитвами язычника царя - Траяна, что греческая царица Феодора спасла своими, особенно соборными молитвами, своего супруга Феофила - иконоборца и гонителя православных. Но первые два из этих примеров суть частные случаи, и притом выходящие из ряда обыкновенных, на которых еще нельзя основывать общего правила; что же касается до сказания о Феофиле, то можно думать, что о нем соборнее моление возносилось вследствие свидетельства его супруги Феодоры о его искреннем раскаянии при кончине своей. Во всяком же случае, если Святейший Синод позволил при погребении неправославных мертвецов только петь одно «Святый Боже» (См. об участ. прав. свящ. при погр. иновер.), то, очевидно, он возбранил все другие церковные песни и молитвословия. Ограничение так тесно и ясно, что не допускает никакого расширения и толкования (Рук. для селъск. паст. 1864 г. т. II стр. 22).
ПОМИНОВЕНИЕ УСОПШИХ. Панихида
Время
Память о скончавшихся должна совершаться литургиею (на литургии), а по нужде и кроме литургии молитвами (Карфаг. соб. пр. 50).
Должно творить по усопшим третины (поминать в третий день) псалмами и молитвами ради Воскресшего тридневно, - девятины, в воспоминание сущих зде усопших, - Четыредесять дней, по ветхому закону, как иудеи оплакивали Моисея, - и на всякий год должно творить память и раздавать милостыню, в воспоминание усопших (Нов. Скриж. гл. 23 §1 стр. 506).
Примечание. Хотя между апостольскими правилами сего правила нет; но Церковь постоянно следовала указанию сего правила о времени поминовения усопших. Важность сих дней для поминовения усопших объяснена в Синаксаре на субботу мясопустную (Там же).
В память усопшего одного или многих совершается поминовение и во всякое другое время, по желанию требующего (Литургика Смолодов. 327 стр. (изд. 1869 г.).
Кроме частного поминовения, бывает еще общее поминовение, на котором воспоминаются все от века преставльшиеся отцы и братие от всякого рода и те, которые, будучи восхищены от мира сего внезапною смертию, не сподобились получить напутственных молитв церкви, обыкновенно совершаемых ею при отпевании тел усопших. Такие вселенские поминовения совершаются:
а) в субботу мясопустную;
б) в субботу пред пятидесятницею;
в) в понедельник или вторник на Фоминой неделе (впрочем это поминовение творится не по правилу церковному, а по обычаю народному) (О богосл. прав. церк. Красноцвет. ч. II, стр. 40, изд. 1862 г.).
г) в субботу, следующую за днем св. Димития Солунского, т. е. после 26-го октября, так называемую Дмитриевскую;
д) в день Усекновения главы Иоанна Крестителя (29 авг.) собственно творится память о воинах, на брани убиенных (См. Типик.);
Также не должно поминать до пятка вечера на первой неделе великого поста, в неделю Пасхи и в страстную неделю. Сорокоуст, который приходится служить во время поста, отлагается до Фоминой недели (Номок. пр. 169. Типик. послед. недел. сыроп. вечер. и вел. четв. утра).
ПАНИХИДА
Обрядовый порядок
Из Богослужебных книг, употребляемых в церкви, порядок отправления панихиды имеется: а) в Октоихе, б) в особой книжке «Чин поминовения о православных воинах», в) в следованной псалтири: «последование на исход души» и, наконец, в Типике - устав, как должно петь панихиду (в XIV главе). В первых двух книгах и Типике служение панихиды имеет гораздо больше сходства, с тем только отличием, что в Типике и Октоихе указано петь 17-ю кафизму «Блажени непорочныи» и канон 4-го гласа, а в книжке поминовения воинов кафизмы нет и канон не 4-го, а 8-го гласа положен на ряду: впрочем и в Типике говорится, что кафизма иногда не поется (XIV гл.). Порядок-же отправления панихиды в следованной псалтири значительно разнится от порядка, указанного в других трех книгах; именно; по обычном начале поются тропари литии (Со духи праведных скончавшиеся и пр.) и потом бывает заупокойная, обычная (не великая, как в других чинах панихид) ектения; после нея псалом 90-й Живый в помощи... и канон на 8-й глас. По окончании канона, тропарь и Богородичен, а после них - Господи помилуй 12 раз и молитва, читаемая священником,- с окончанием которой бывает отпуст. Кроме указанных книг порядок служения в храме, при поминовении усопших, в 3-й, 9-й, 20-й и 40-й день по смерти их изложен в особой книге «Парастас, сиречь чин великия панихиды и всенощнаго бдения, певаемых по усопшим». В книге этой также изложен и порядок служения литии.
Если после вечерни служится панихида, трисвятое и другие начинательные молитвы оставляются, а читается, по Благословен Бог, тотчас 90-й псалом (см. Октоих).
Приготовляется столец и на нем коливо, как для литии.
Священник, покадив окрест стольца, начинает: Благословен Бог наш... и бывает обычно пение трисвятого и чтение начинательных молитв.
Кадило не отлагается во всю панихиду; раздаются предстоящим также и возжженные свечи. То и другое делается сообразно с тем, как делается на погребении, т.е. каждение еще бывает на «непорочных» и во время пения: «Со святыми упокой» и «Вечная память». Свечи тушатся на окончании канона.
По возгласе на Отче наш, Господи помилуй 12 раз, Приидите поклонимся и 90-й псалом, и бывает великая заупокойная ектения.
После ектении поется Аллилуйа на 8-й глас со стихами и тропари с Богородичным, из коих обыкновенно поются последние слова: Творца и зиждителя и Бога нашего (слова тропаря); Богородице безневестная, верным спасение (слова Богородична); псаломщик же читает весь тропарь и весь Богородичен вслух.
Далее 17-я кафизма поется с припевами и бывает обыкновенная заупокойная ектения, в конце которой, по Господу помолимся, пока священник тайно читает молитву Боже духов... певцы тихим голосом поют Господи помилуй 40 раз.
17-я кафизма может быть оставляема вместе с следующею за нею ектениею, и в таком случае после тропарей пред 17 кафизмою тотчас поются заупокойные тропари с припевом «Благословен еси Господи»...
По возгласе на эту ектению, поются тропари заупокойные с припевом: Благословен еси Господи, а в конце их снова заупокойная ектения, и за нею седален, покоин и Богородичен, из коих поются обычно только последние слова: и вся, яже в ведении и не ведении и человеколюбие, и сыны света тою показавши, помилуй нас; псаломщик же читает весь седален и Богородичен вслух.
За сим читается 50-й псалом и поется канон. На каноне положен припев: Покой Господи душу усопшаго раба твоего (души усопших раб Твоих).
В парастасе Петра Могилы указано петь припев так: за 1 стихом песни канона поется «Дивен Бог во святых своих, Бог Израилев», за вторым: «Упокой Господи душу раба твоего». Он поется так: один раз поет припев священник, другой - певцы; потом священник - Слава Отцу... певцы — и ныне и присно...
Пред 3-й, 6-й и 9-й песнями припев повторяется по дважды, т.е. после и ныне и присно... тотчас певцы опять поют: Покой Господи..., священник повторяет за ними припев; певцы поют: Слава.., священник - и ныне... (После же сих песней (3-й, 6-й и 9-й) припевы не поются, но по 3-й и 6-й следует тотчас ектения, а по 9-й читается трисвятое).
По 3-й и 6-й песнях канона, бывает обычная заупокойная ектения и, кроме того, по 3-й песни седален и Богородичен, из коих обычно поются последние слова: Тем же, Христе Боже, преставлъшагося (преставлъшуюся) упокой, яко человеколюбец (слова седальна); но Сама заступи и помилуй мя (слова Богородична); по 6-й - поется (весь) кондак: Со святыми упокой... и последния слова икоса; надгробное рыдание творяще песнь, аллилуйа аллилуйа аллилуйа.
Пред 9-й песнью священник (или диакон, если есть) возглашает: Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим; певцы поют: Дуси и души праведных., и затем поют 9-ю песнь. По 9-й песни читается трисвятое и, по возгласе на «Отче наш», поются тропари литии, после которой снова заупокойная ектения: Помилуй нас Боже... и отпуст заупокойный.
После отпуста возглашается «во блаженном успении» и поется «вечная память», как то делается обычно и в других заупокойных службах хотя не во всех указано так делать (См. погреб. и разн. чины паних.).
Порядок отправления панихиды в пасхальную седмицу
Панихида в пасхальную седмицу, обыкновенно, отправляется таким образом:
После возгласа священника и пения «Христос воскресе»... трижды, поется пасхальный канон.
По 3-й и 6-й песни бывает малая ектения и по 6-й песни поется «Со святыми упокой».
По 9-й - поются пасхальные стихиры {«Да воскреснет Бог»).
Потом ектения заупокой: «Помилуй нас Боже»... и т.д., как обычно в панихиде (ср. в Требн. отпев. в пасху) (Пособ. к изуч. Прав. Богосл. Ни-колъск. стр. 733).
Практические заметки
Первую панихиду, которая поется в доме умершего, пока он не погребен, нужно петь по особому последованию «на исход души от тела», с каноном из октоиха 8 гласа; это доследование можно видеть и в конце псалтири, которая, обыкновенно, читается по умершим. А последующие затем заупокойные пения состоят или из полной панихиды, или только из одной литии.
- Над младенцами, пред выносом их в церковь, поется только краткая лития.
- Накануне заупокойной обедни, по случаю чьей-либо памяти, да и кроме заказа об обедне, иногда служится в доме «заупокойная всенощная», т.е. панихида в более точном смысле этого слова.
Слово «панихида» означает всенощное бдение; в этом смысле автор здесь называет панихидами утренния службы в субботы троицкую и мясопустную.
Для священника, который готовится служить литургию, эта служба в доме может заменять и утреню в церкви, но в таком лишь случае, если священник служил или слушал пред тем обыкновенную вечерню; потому что заупокойная всенощная начинается полунощницей, а иногда прямо утреней, а не вечерней, как обыкновенно служатся всенощные бдения. Краткая сугубая ектения, положенная на утрени, бывает на той службе уже заупокой. А затем после шестопсалмия следует вся служба заупокойная по октоиху, в том самом составе, как служатся утрени в субботы троицкую или мясопустную, но с той разницею, что канон октоиха усопших поется по гласу субботы случившейся недели и поется об одном лице, которое поминают, например, о недавно-умершем в этом самом доме. Ко всенощне заупокойной присоединяется, или может быть присоединяем, - и первый час, но также в тоне заупокойном. На столе тогда полагается кутия. - Ризница требуется темная (Писъм. по Пастыр. Бо-госл. протоиер. Евг. Попов, ч. II стр. 106).
- Во время вселенских и родительских поминовений, когда церковь полна народа, следует служить именно панихиду, а не краткую литию (притом - с отверстием бы царских врат). Иначе много ли составится текста молитвенного и внимание предстоящих не будет ли утомлено продолжительным слушанием одних имен поминаемых? Сотни же поминальников при этом может священник и разделить для чтения с диаконом. Разделив, тот и другой выполняют чтение их всего раз, распространив их на все заупокойные ектении, а священник - на тайные свои молитвы пред ектениями: только никак не следует при этом поручать чтение поминальников, хоть бы и в полголоса, псаломщикам; и диакон должен читать их не совместно со священником, а в свое лишь время. Когда панихида служится не более как от одного лица, или дома, а поминальник весь исписан именами заупокой, да и самое поминовение совершается не только после нескольких треб, но и в виду новых: тогда можно ограничиться чтением поминальника только за первой и последней ектениями, или же за средней (пред «святыми упокой»), на прочих же произносить вообще: «зде присно поминаемых», или же тогда можно поминать каждый раз имя того одного, в день памяти которого, или по случаю недавней смерти, совершается заупокойная молитва (Пис. по Паст. Богосл. прот. Евг. Попов, ч. II 106-107,95,96 стр.).
— Отпуст панихид нужно делать, обратясь к предстоящим и изображая кадилом крест.
Разрешение недоумений
Можно ли служить заупокойныя литургии по умершим младенцам? По верованию Святой Церкви, нет особенной нужды в молитвах за младенцев, коим, во всяком случае, принадлежит царствие небесное; но церковная же практика представляет нам примеры разрешения этого вопроса в утвердительном смысле (так, по распоряжению патриарха Иоакима служились сорокоусты по случаю смерти четырехлетняго царевича). Поэтому непогрешительно будет для священника служить заупокойныя литургии (литии) и по младенцам, если просят о том, -только в этих случаях следует заупокойную ектению произносить из «чина погребения младенческаго» , а также из того же чина читать Апостол и Евангелие на литургии (Руков. для сел. Паст. (Ворон. Еп. Вед. 1887 г.).
Следует ли творить поминовение о младенцах не крещенных, но обмолитвованных и получивших христианское имя? На высказанное по этому вопросу частное мнение в печати, в том смысле, что по крайней мере сих младенцев не следовало бы лишать поминовения на литии, одною из редакций духовного журнала дан такой ответ: «Священник, который совершал бы над умершим некрещенным младенцем заупокойною литию, не имел бы достаточного основания поступать так» (Рук. для селъск. паст. 1863 г. т. I стр. 335).
Должно ли при поминовении усопших воспоминать на ектениях и молитвах земное их звание, например, болярина, графа и проч.? Как на ектениях, так и в молитве, и возгласах священнических незаконно перечислять земные титулы усопшего: например, болярина, графа, князя и т.п. ибо такого перечисления не установила Православная Церковь, которая, как исповедующая истинную веру христианскую, не наблюдает различия ни между иудеями и еллинами, ни между рабами и свободными, ни между благородными и худородными, и которая, однако ж до того уважает всякого умершего мирянина-христианина, что называет тело его мощами (Извест. по Казанск. епарх. 1868 г. №8. Руков. к изуч. церк. ус. Михайловск. стр. 127 сн.).
Можно ли поминать умерших раскольников по чиноположению православной церкви? В защиту того мнения, что можно и должно молиться за умерших в расколе, выставляются сказания о том, что преподобный Макарий чудесно слышал однажды от черепа язычника, будто молитва сего преподобного приносит пользу и еретикам, что Григорий собеседник спас своими молитвами язычника царя - Траяна, что греческая царица Феодора спасла своими, особенно соборными молитвами, своего супруга Феофила - иконоборца и гонителя православных. Но первые два из этих примеров суть частные случаи, и притом выходящие из ряда обыкновенных, на которых еще нельзя основывать общего правила; что же касается до сказания о Феофиле, то можно думать, что о нем соборнее моление возносилось вследствие свидетельства его супруги Феодоры о его искреннем раскаянии при кончине своей. Во всяком же случае, если Святейший Синод позволил при погребении неправославных мертвецов только петь одно «Святый Боже» (См. об участ. прав. свящ. при погр. иновер.), то, очевидно, он возбранил все другие церковные песни и молитвословия. Ограничение так тесно и ясно, что не допускает никакого расширения и толкования (Рук. для селъск. паст. 1864 г. т. II стр. 22).
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Подобно достопамятному князю Олегу, творю я тризну по усопшему коню и телеге.
Лучший в мире бурбон, приправленный до слёз лютым тайским кэрри, хлеб, чеснок, огурцы и сало; я чувствую себя настоящим вьетнамским хлопцем, и не сдаюсь, несмотря на потери.
И есть ещё соль в хлопьях, со вкусом лимона, специально для извращенцев. Но чёрт возьми, я не знаю, к чему её пристроить.
Вот! Именно поэтому Протеус, улучшив момент, утекает помолиться наспех у иезуитов.
Так, чиста на всякий случай.
Ибо как покойнику, мнит себе Протеус, урезанного обряда ему явно недостаточно.
Лучший в мире бурбон, приправленный до слёз лютым тайским кэрри, хлеб, чеснок, огурцы и сало; я чувствую себя настоящим вьетнамским хлопцем, и не сдаюсь, несмотря на потери.
И есть ещё соль в хлопьях, со вкусом лимона, специально для извращенцев. Но чёрт возьми, я не знаю, к чему её пристроить.
Разрешение недоумений.
Можно ли поминать умерших раскольников по чиноположению православной церкви? Святейший Синод позволил при погребении неправославных мертвецов только петь одно «Святый Боже» , очевидно, он возбранил все другие церковные песни и молитвословия. Ограничение так тесно и ясно, что не допускает никакого расширения и толкования (Рук. для селъск. паст. 1864
Вот! Именно поэтому Протеус, улучшив момент, утекает помолиться наспех у иезуитов.
Так, чиста на всякий случай.
Ибо как покойнику, мнит себе Протеус, урезанного обряда ему явно недостаточно.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Единственным значимым событием в этих местах по сей день является визит в Порсангер-фьорд немецкого тяжелого крейсера Шарнхорст, который нашел свою вечную стоянку в ста милях на северо-востоке от Репвога. И поныне суеверные отшельники, живущие на этих суровых северных берегах, зимы напролет упорно вглядываясь в хмурую осеннюю мглу. Они силятся разглядеть в ней легендарные дымы Шарнхорста, и те, кому выпала удача, толкуют по ним равно как прошлое, так и настоящее, а самые прозорливые из них делают прогнозы на будущее.
Мы первые в этом сезоне заселившиеся в кемпинг гости, и туземцы спешат скорее удовлетворить жажду общения:
- Я есть саами, - заявляет явившийся поутру, похожий на Винни Пуха белоглазый крендель.
- Ты знаешь финский? Все олени тут мои. И ее, - он втыкает палец в грудь неопределенной встрепанной особе, щедро украшенной пирсингом. Совершенно очевидно, что олени заботят их гораздо менее, чем контрабандные сигареты и алкоголь.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
По последней городской моде, мой романтический герой наусился возвращаться домой, едва лишь глубокая ночь обратится в раннее утро. Это мудро; пока окончательно не прекратили действовать полезные порошки; пока чары ласковых фей; пока рука не нащупала писать смс-ки; одеться, не включая света, хотя фея уже проснулась:
- Ты куда? - тупая овца...
- Домой. - куда-же ещё?
- Зачем? - она патетично падает на подушки, от нечева делать освещая себя телефоном.
Маленькая, неустойчивая как табуретка, машина, прямой бан, и непослушная рука время от времени тянется нащупать несуществующую шестую передачу. Ночь.
Долбаные порошки.
П.С. Не забыть положить цветы на могилу мыши.
П.С.2 Какая, блять, мышь?
- Ты куда? - тупая овца...
- Домой. - куда-же ещё?
- Зачем? - она патетично падает на подушки, от нечева делать освещая себя телефоном.
Маленькая, неустойчивая как табуретка, машина, прямой бан, и непослушная рука время от времени тянется нащупать несуществующую шестую передачу. Ночь.
Долбаные порошки.
П.С. Не забыть положить цветы на могилу мыши.
П.С.2 Какая, блять, мышь?
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Духовная близость саамам североамериканских индейцев всем хорошо известна.
Своими обрядами, те и другие добивались одних и тех же целей. Если,конечно, у обрядов имелась цель. Ответственность, и у тех и других, за соответствие результата обряду делили меж собою шаман и палач. Поэтому, шаман всегда надеялся на то, что получится, а палач надеялся только на свой топор.
Считалось, что тот из шаманов, кто безразличен и к стали и к спичкам, и к чёрному ягелю, способен изгонять злых духов из духов добрых.
Своими обрядами, те и другие добивались одних и тех же целей. Если,конечно, у обрядов имелась цель. Ответственность, и у тех и других, за соответствие результата обряду делили меж собою шаман и палач. Поэтому, шаман всегда надеялся на то, что получится, а палач надеялся только на свой топор.
Считалось, что тот из шаманов, кто безразличен и к стали и к спичкам, и к чёрному ягелю, способен изгонять злых духов из духов добрых.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
За русалками. Часть первая
Вот вступление. Часть лирическая.
Мы сидим на уютной маленькой кухне, наблюдая за тем, как из смуглой, изящной бутылки, по гранёным стопкам разливается терпкий, ароматный напиток. Этим вечером мы ведём беседу о лагерях, организуемых для любителей пострелять рыбу в норвежских фьордах.
- Знаешь ли ты, дорогой друг, как русалки выходят на берег моря? – плотоядно воздев на вилку щучью котлету, вопрошает меня гостеприимный хозяин, – Нет, не знаешь...
Так и есть. Мои познания о русалках весьма туманны. Помню только, что поэт Александр Сергеевич Пушкин высоко ценил изысканную красоту и грацию этих существ и, вместе с тем, остро раскрывал драматизм отношений с ними.
Торрес пробуждает во мне инстинкты охотника, охотника на женщин:
– Скажи, а вообще, они как, теплокровные?
– А вот это ты можешь узнать сам. Приезжай ко мне в лагерь, их там полно.
Закусывая душистым чесноком заливную рыбу, Геннадий излагает мне историю следующего содержания:
Как известно, вскоре суждено произойти событию, которое никак нельзя пропустить: второе и последнее в этом столетии прохождение Венеры по солнечному диску. Прохождение следует наблюдать в северном полушарии исключительно в условиях полярного дня. А спустя три дня, вызванный гравитационным возмущением, могучий прилив обрушится на галечные пляжи, банки и отвесные скалистые берега фьордов Севера.
Этот прилив будит в пучине моря древних океанских русалок, и проносит их над банками, покрытыми лохмотьями ламинарий, над километровыми донными сетями, над разбитыми кораблями, над китобоями и крейсерами, над газопроводами и кабелями коммуникаций, над тоннелями между островами, мимо шельфовых нефтяных платформ, мостов, шхер и птичьих базаров. Прилив несёт их в тихие лагуны, населённые камбалой, крабами и морскими ежами. Там, в лазурной холодной воде, ясной солнечной ночью, если ночь удалась ясной, русалки мечут свою икру, либо оставляют на прибрежных камнях младенцев, зачатых восемь лет назад, во время первого цикла Прохождения.
– Так вот. Русалок я тебе не гарантирую. Но рыба, баня и коварный норвежский самогон на ягеле и морошке – будут. Места в машине нет, но ты можешь ехать на велике, – резюмирует Генка. Бутылка опустела.
Я оказываюсь не в силах устоять перед соблазном пленить редкую морскую красавицу. Поэтому, упаковав в рюкзак нехитрый походный скарб, штормовым ненастным июньским утром, наперекор дождю и ветру, я отправляюсь туда, где в свете полярного дня разворачивается завораживающая, таинственная и величественная сцена.
Вот продолжение, часть техническая.
Моё снаряжение представляет собой минимальный набор предметов, необходимых для перемещения в пространстве и выживания во времени. Магниевая Мерида крайне огнеопасна, подвержена солевой коррозии, но при этом легка и стремительна. Рюкзак за плечами вмещает в себя пару водоупорных мешков, в которых упакован походный лагерь и экипировка. Закрома набиты также запасом пищи и пакетом с двумя килограммами полезных порошков, кои весьма пригодились в пути. Борьба с лишним весом не допускает спичек, ложек, кружек и прочего буржуазного хлама: из атрибутов путешественника беру с собой только ножик, фонарик компас.
Расчётная дистанция – полторы тысячи, расчетное время – пять суток.
Путь.
Утром, второго июня, буйный ветер и дождь. Выезжаю.
Спустя пятнадцать минут в обуви начинает хлюпать. Ещё через час, где-то у Хювинкя, я отчётливо понимаю, что самым грамотным приобретением, буквально за ночь до старта, были неопреновые бахилы и что я совершенно опрометчиво презрел вниманием неопреновые рабочие перчатки. Ещё через сотню километров багаж находит своё постоянное место в рюкзаке.
День первый. 250 км. К вечеру дождь прекращается. Укладываюсь на ночлег в знакомых местах, я ещё не выехал за пределы освоенной территории. Нахожусь где-то меж Ямся и Ювяскюля. Однако, тут уже не темнеет в полночь.
Просыпаюсь под стук капель по тенту. Утро уже наступило. Осваиваю ритуалы на будущее: укладка, приём полезных порошков, гигиена; пятнадцать минут – всё, на выход! Погода постепенно улучшается, и вот уже я, весь в надеждах, любуюсь на солнце в разрывах облаков.
Заруливаю на заправку – сменить дресскод и дать ТО велосипеду. Как обслуживать трансмиссию в условиях развитого капитализма: требуется заправка-автомат, снабжённая протирочной бумагой. Со всех пистолетов на бумагу сливается струйка, вполне хватает трёх-четырёх, чтобы протереть цепь перед смазкой. Чистка занимает минуты две. Попутно выясняется, что подшипники, простояв ночь после дневного полоскания, при смерти. Вот незадача! Пока выковыриваю колпаки, пока заливаю в кишки им масло, начинается дождь. Здрасте!
Днём проезжаю Ювяскюля, ожидаемо туплю, делаю лишнего, но, неизбежно оказываюсь на прямой. Теперь главное – никуда не сворачивать. Любуюсь на своё отражение на асфальте, слушаю Танкъяна в плеере внутри своей головы. К ночи отмечаю 500 км на одометре.
На следующий день – дождь. Всё утро лениво вишу в своём коконе, уплетаю батончики. Так сыро, что комары не летают. Ходят пешком. Разглядываю их тени на ткани гамака, пока не надоедает.
На подъезде к Оулу ловлю канцелярский гвоздик. Новую камеру ставить жалко, а дырявую возить лень, поэтому принимаюсь клеить. Дел-то на пять минут, но растягивается втрое – отбиваюсь от полчища неистовых комаров, чешусь, кривляюсь.
А вот и Оулу. Полной грудью вдыхаю пикантный аромат целлюлозной фабрики. Пересекаю город насквозь, косясь на достопримечательности, а по мне ручьями стекает вода, заливая глаза и ботинки. И снова к вечеру становится суше, тучи рассеиваются, и глубокой ночью я останавливаюсь сфотографировать багряные облака над Финляндией, подсвеченные снизу солнцем. Собственно, я уже в Швеции. Засыпаю под общественным навесом на берегу очень дикой реки. Ветер унёс комаров, и я ликую.
Вот бесконечный шведский нарратив: я кручу педали, я поднимаюсь наверх, я спускаюсь вниз, кручу педали – всё повторяется. Я поднимаюсь на холм, мне навстречу по асфальту текут ручейки, у меня мёрзнут ступни, мёрзнут ладони, и я стараюсь не разгоняться на спусках. Я прохожу многокилометровые участки ремонта дорог, где покрытия нет вовсе, трачу силы и время. Где-то на этих участках окончательно испускает дух правая педаль, подававшая заявку на кончину ещё под Кеми. Рассыпался внешний подшипник и её клинит. Прибегаю к помощи матерных наговоров и масла; ехать можно, но в результате ступня стоит криво, начинает болеть мышца, о которой прежде не знал.
Эта территория пустынна, и даже лес на склонах почти весь сведён там, куда может добраться харвестер.
Холмы на север от Ботния с давних пор служили убежищем шведских народных троллей, селившихся тут в изобилии. И поныне, в угоду традиции, на дорожных указателях тут пишут на двух языках – на шведском, и на лопарском диалекте, им понятном. Тролли - народ угрюмый, но легко возбудимый, а жизнь в этих глухих краях не располагает к гуманизму. Поэтому, случалось, в суровые зимы, хмурые и решительные от лишений, тролли спускались в долины, чтобы добыть себе пищу, сидр и женщин. В суеверных крестьян и лесорубов, босоногие, крашеные суриком, в бронзовых доспехах на голое тело, они вселяли панический трепет. Случалось, в азарте тролли захватывали целые деревни. Потом, правда, возвращали, но в другом месте и уже без жителей. Так продолжалось до тех пор, пока в эти края не провели электричество. Алчные и неграмотные, тролли гроздьями повисали на столбах, пытаясь добыть ценный металл. Харвестеры, перед которыми бессильны деревянные копья и палицы, выкосив склоны, довершили дело; род гордых троллей Лапландии пресёкся.
Постепенно начинают появляться знаменитые северные олени. Сначала их существование проявляется в виде клочьев шерсти и костей на обочинах, которые встречаются всё чаще и чаще. Потом появляются первые туши, следы копыт, и наконец, моё бесшумное появление выгоняет с обочины на трассу смрадного линяющего самца с широченными молодыми рогами. Недовольно похрюкивая, он звонко галопирует передо мною, навстречу приближающейся фуре, затем сворачивает в болото, откуда внимательно наблюдает за тем, как я наблюдаю за ним.
Трасса становится всё пустынней, болота раздольней, а ёлки приземистей. Рюкзак тоже худеет; я давно съел все припасы и почти все порошки и всё теплей одеваюсь.
В восемь часов вечера пятого июня мною пересекается Северный полярный круг. Сразу за символической инсталляцией установлена изба и чум весьма затрапезного вида. Мне вспоминается злополучный дом из песен Высоцкого. Тем не менее, упоительно гордый собой, я подъезжаю к крыльцу, возле которого до моего приближения играли чумазые эскимосские дети. Дети прячутся. Бесцеремонно стучу в двери и окна, в надежде добыть воды, запасы которой давно иссякли. Наконец мне открывает подросток. В простых выражениях заявляю ему, что господин Путешественник желает хижине мира и изволит набрать воды. Шумно посовещавшись на вьетнамском, дети, наконец, выносят мне ледяной жёлтой жижицы.
– Это плохая вода, мистер! – вежливо сообщает мне улыбчивый парень.
– Так давай хорошую!
– Это не ресторан, мистер, – исчерпывающе сообщает он мне, давая понять, как глубоко о том сожалеет. Рассудив, что в случае неизбежности точно такой же водицы я напьюсь из ближайшей лужи, я сливаю бутылки и налегке качу дальше. Комаров здесь уже почти нет.
В эту ночь я одолел рубеж 1001 км. 46 часов хода.
Я наблюдаю, как забираюсь всё выше. Торчки холмов сменяются затяжными подъёмами, а линия горизонта приобретает всё более изрезанные очертания. Наконец передо мною вырастают терриконы, и становится ясно, что в окрестных подземельях ведётся бурная деятельность. Приближаюсь к Эливаре. Тут я планирую крюк, километров в сорок. Нужно менять педаль, пока она не отвалилась, поэтому, пропустив поворот на север, спустя час въезжаю в город.
Город празднует День национального флага, кроме супермаркетов ничего не работает. Тем не менее, мне попадается мимо прохожий продавец из спортивной лавки, который входит в положение, и я получаю новый комплект. В мастерской трудолюбивых шведских кузнецов выворачиваю из шатуна насмерть ввёрнутую ось педали. Там же оказывается, что я остался без шипов. А что делать? В довершение, заладившийся было погожий день сменяется ливнем и я, грустный и мокрый, прячусь под крышей заправки. Под нею уже коротает время колоритный патлатый крендель в полиэтиленовых тапках на босу ногу. Он курит, рассевшись перед пивной банкой на вязанке дров.
Я становлюсь рядом и от скуки принимаюсь пищать навигатором.
– Знаешь, – задумчиво обращается он в никуда, – эльфы – это пол. Голос его глух, а взгляд направлен сквозь меня. Опешив от глубокомыслия, соглашаюсь с тем, что не знаю, но буду иметь в виду. Но его интерес к беседе уже угас.
После Эливаре дорога ведёт меня строго на север. Вода в многочисленных бурных реках становится годной для питья. Пейзаж чуть сглаживается, а хилые хвойные леса сменяются низкорослым березняком. Зелень на них ещё не прорезалась. Внезапно я понимаю, что весна тут только начинается.
– Не за этим ли я ехал, – спрашиваю себя, – чтобы продлить себе наступление лета?
Поздним вечером вторгаюсь в Кируну.
Кируна встречает меня ветром и величественного вида терриконами, заслоняющими вечернее солнце. Город выглядит угрюмо и чувствуется, что его жители – народ чуждый сантиментов. Хотя жителей – как раз и не видно. Лишь унылые неприкаянные фуры проносятся мимо меня время от времени. А вот за городом открывается захватывающий вид на долину, что от края до края - болото, поросшее узловатой, чахлой карликовой берёзой, мхом и вереском. И вот, там, вдали, за долиной, в багряных лучах, на всю ширь горизонта дыбятся они – Горы!
Я всматриваюсь в белую цепь, в надежде угадать, где проложен мой путь. А с вершин мне в лицо зло дует ветер, пустой и холодный, и ветер гудит и шепчет в голых берёзках и пускает с обочин песчаные змейки. Гул ветра вокруг, гул ветра над головой, и до небес, и впереди и позади. Фантастически чётко чувствую свои размеры в масштабах вселенной.
Одинокой упрямой вошью ползу вперёд. Дорога в этот ночной час становится оживлённой: страдающие летней бессонницей любопытные зайцы и лисы снуют туда-сюда, а порой я проезжаю мимо скучного оленя, жующего мох у обочины. Ни людей, ни машин. Пару часов еду по разделительной разметке, ни кем не тревожимый. За полночь, неожиданно, долина заканчивается полноводным потоком, на другом берегу которого довольно крутой подъём. Останавливаюсь натянуть шерстяные носки, невзирая на тесноту ботинок. Это последнее, что я ещё на себя не надел. Ко всем радостям, снова начинает капать. Окрестности не располагают к ночлегу, принимаю решение двигаться дальше. И вот подступают горы. Голые каменные склоны – с одной стороны дороги, и болотистая берёзовая поросль – с другой. Встать на ночёвку совершенно негде. Наматываю километр за километром, надо мной воет ветер в утёсах, а снег по склонам спускается всё ниже и ниже. Наконец, встречаю малюсенькое плато у дороги, поросшее соснами. Спешиваюсь, разведка показывает, что я выбрал отменное место для ночлега: мох щедро усеян всевозможными гильзами самых смертоносных калибров. Очевидно, тут, в этих самых сосёнках, дружина охотников приняла смертный бой.
Растягиваю гамак меж стволов, так, чтобы лежать на ковре из морошки и шишек, боковины тента привязываю к побегам толокнянки. Второпях трапезничаю и укладываюсь. Но едва я уснул, порыв валит велосипед и срывает тент. Оставив велик без внимания, оборачиваю тент вокруг гамака, вспоминаю все известные заклинания, отводящие дождь, и под треск льда и вой ветра засыпаю в уютном коконе. Этот кокон сейчас самое тёплое и безопасное место во вселенной, на которое я могу рассчитывать.
А под утро меня будит тихий звон. Это в своих асбестовых фартучках, постукивая латунными чайниками о камни, из ущелья, за тяжёлой водой, к озеру спустились гномы.
Редкие капли, роняемые проносящимися над самой головой тучами, не предвещают ничего хорошего. Я выезжаю к берегу огромного горного озера. Озеро покрыто торосами, но кое-где, меж глыб изумрудного льда, видна пронзительно-лазурная, прозрачная как хрусталь вода. А с левой стороны дороги громоздятся покрытые снегом скалы. Несмотря на безжизненность, там, где берега полого отходят от склонов, среди камней и берёз, установлено великое множество дачных домиков, больших и малых. Гильзы, рассеянные по обочине, наводят на мысль, что охота на крупного хищника в этих краях не только разрешена, но и поощряется. А порою, на снегу, можно встретить следы морры, вышедшей на обочину поживиться баночками из-под снюса – от блох.
За этот день мне решительно необходимо одолеть перевал и выйти к морю. Непогода усиливается, а силы уже на исходе. Если вечером пойдёт дождь, живым ночевки я не переживу.
Вот как берутся перевалы: вкручиваю вверх на самой лёгкой передаче, и, не меняя передачи, спускаюсь вниз. Со склонов беспорядочно сходят потоки стылого ветра, а струи ледяной талой кристально чистой воды гремят по камням. Не хватает воздуха. Обдавая брызгами и водяной пылью, натужно кряхтя, меня обходят фуры и исчезают в низких облаках. Колкий дождь бьёт в лицо, не давая поднять взгляд с асфальта, а за шиворот стекают струйки растаявшего снега. Каждый подъём – подвиг. И когда подъём сменяется спуском, кажется вот, перевал! Но ручьи и реки по-прежнему текут мне навстречу. Однако, красота – неописуемая. То самое, пресловутое величие гор – вот оно, любуйся! Берёзовые заросли остались далеко позади, оглядываясь назад, я вижу под собою ледяные вершины гор, мимо которых давно проехал. Вот мир, состоящий из нескольких слов: набравший воды, серый снег, гранит, покрытый лишайником; хмурое небо, такое тонкое, что сквозь несущиеся прочь тучи виден слепой диск солнца. Солнце, которое не греет и не светит толком. Из живых существ тут только я, мхи и чайки. Глухой железнодорожный разъезд на самом верху. За горой – Норвегия.
И стоит только пересечь границу – меняется пейзаж и погода. Мокрый снег становится проливным дождём, скалы оголяются, приобретя совершенно мистический вид, дорога, петляя, стремительно уводит вниз. Немеющими руками что есть сил сжимаю тормоза, ибо боязно. Температура растёт, настроение улучшается. Влетаю в тоннель, выскочив из которого неожиданно попадаю в рай.
Вот она, Атлантика!
Передо мною раскрывается фьорд. Отлив, и ветер приносит с берега запах морской капусты, ила и пчёл. Вокруг меня журчат ручьи, цветут одуванчики, зелень буйствует, и под солнцем шелестит листва. Так я снова попал в лето.
На следующее утро я встречаю брата по разуму, направляющегося из Нарвика на острова. Он оказывается офицером полиции и сообщает, что все полицейские тут вокруг – его друзья. Я сажусь ему на хвост и довольно шустро разгоняюсь. Пока мы бодро берём шестикилометровые подъёмы, он вводит меня в курс того, как развивается рыбоводство в Норвегии. Лосося выращивают прямо во фьордах, в исполинских садках, куда непрерывно качают раствор протеина и морковного концентрата. Поэтому лосось вырастает упитанным, а ввоз протеинов и моркови в Норвегию запрещён. Мы прощаемся у моста, соединяющего Лофотены с материком, однако спустя час позади меня раздаётся приветливый вой сирены – это полицейский вольво, раскрашенный как попугай, передаёт мне пожелания счастливого пути.
Сегодня первый день без дождя. Ветер – не проблема. Хотя в генеральном направлении он и встречный, но дорога постоянно петляет вдоль берега. Тяжелей пережить бесконечную череду подъёмов. Вечером начинается отлив, и, минуя мосты над протоками, я наблюдаю, как опоры закручивают в тугие водовороты морскую воду. Собрав в пучок силу воли, одолеваю тоннели, самый длинный и мрачный из которых – 6 километров. Из другого, вдвое короче, проложенного под проливом, я едва выкарабкался. Наступает ночь, я едва еду. Не хочется ни есть, ни спать, ни ехать. Даже пить не хочется, хотя чистой воды вокруг – хоть залейся. За 15 км до пункта назначения мне сигналит фарами неожиданный гелентваген. Я ожидал, что подмога прибудет на велосипеде, а тут на тебе – какая радость!
Говоря откровенно, сил осталось едва на то, чтобы загрузить велик в багажник, снять рюкзак и сесть в кресло.
Приехали.
Вот вступление. Часть лирическая.
Мы сидим на уютной маленькой кухне, наблюдая за тем, как из смуглой, изящной бутылки, по гранёным стопкам разливается терпкий, ароматный напиток. Этим вечером мы ведём беседу о лагерях, организуемых для любителей пострелять рыбу в норвежских фьордах.
- Знаешь ли ты, дорогой друг, как русалки выходят на берег моря? – плотоядно воздев на вилку щучью котлету, вопрошает меня гостеприимный хозяин, – Нет, не знаешь...
Так и есть. Мои познания о русалках весьма туманны. Помню только, что поэт Александр Сергеевич Пушкин высоко ценил изысканную красоту и грацию этих существ и, вместе с тем, остро раскрывал драматизм отношений с ними.
Торрес пробуждает во мне инстинкты охотника, охотника на женщин:
– Скажи, а вообще, они как, теплокровные?
– А вот это ты можешь узнать сам. Приезжай ко мне в лагерь, их там полно.
Закусывая душистым чесноком заливную рыбу, Геннадий излагает мне историю следующего содержания:
Как известно, вскоре суждено произойти событию, которое никак нельзя пропустить: второе и последнее в этом столетии прохождение Венеры по солнечному диску. Прохождение следует наблюдать в северном полушарии исключительно в условиях полярного дня. А спустя три дня, вызванный гравитационным возмущением, могучий прилив обрушится на галечные пляжи, банки и отвесные скалистые берега фьордов Севера.
Этот прилив будит в пучине моря древних океанских русалок, и проносит их над банками, покрытыми лохмотьями ламинарий, над километровыми донными сетями, над разбитыми кораблями, над китобоями и крейсерами, над газопроводами и кабелями коммуникаций, над тоннелями между островами, мимо шельфовых нефтяных платформ, мостов, шхер и птичьих базаров. Прилив несёт их в тихие лагуны, населённые камбалой, крабами и морскими ежами. Там, в лазурной холодной воде, ясной солнечной ночью, если ночь удалась ясной, русалки мечут свою икру, либо оставляют на прибрежных камнях младенцев, зачатых восемь лет назад, во время первого цикла Прохождения.
– Так вот. Русалок я тебе не гарантирую. Но рыба, баня и коварный норвежский самогон на ягеле и морошке – будут. Места в машине нет, но ты можешь ехать на велике, – резюмирует Генка. Бутылка опустела.
Я оказываюсь не в силах устоять перед соблазном пленить редкую морскую красавицу. Поэтому, упаковав в рюкзак нехитрый походный скарб, штормовым ненастным июньским утром, наперекор дождю и ветру, я отправляюсь туда, где в свете полярного дня разворачивается завораживающая, таинственная и величественная сцена.
Вот продолжение, часть техническая.
Моё снаряжение представляет собой минимальный набор предметов, необходимых для перемещения в пространстве и выживания во времени. Магниевая Мерида крайне огнеопасна, подвержена солевой коррозии, но при этом легка и стремительна. Рюкзак за плечами вмещает в себя пару водоупорных мешков, в которых упакован походный лагерь и экипировка. Закрома набиты также запасом пищи и пакетом с двумя килограммами полезных порошков, кои весьма пригодились в пути. Борьба с лишним весом не допускает спичек, ложек, кружек и прочего буржуазного хлама: из атрибутов путешественника беру с собой только ножик, фонарик компас.
Расчётная дистанция – полторы тысячи, расчетное время – пять суток.
Путь.
Утром, второго июня, буйный ветер и дождь. Выезжаю.
Спустя пятнадцать минут в обуви начинает хлюпать. Ещё через час, где-то у Хювинкя, я отчётливо понимаю, что самым грамотным приобретением, буквально за ночь до старта, были неопреновые бахилы и что я совершенно опрометчиво презрел вниманием неопреновые рабочие перчатки. Ещё через сотню километров багаж находит своё постоянное место в рюкзаке.
День первый. 250 км. К вечеру дождь прекращается. Укладываюсь на ночлег в знакомых местах, я ещё не выехал за пределы освоенной территории. Нахожусь где-то меж Ямся и Ювяскюля. Однако, тут уже не темнеет в полночь.
Просыпаюсь под стук капель по тенту. Утро уже наступило. Осваиваю ритуалы на будущее: укладка, приём полезных порошков, гигиена; пятнадцать минут – всё, на выход! Погода постепенно улучшается, и вот уже я, весь в надеждах, любуюсь на солнце в разрывах облаков.
Заруливаю на заправку – сменить дресскод и дать ТО велосипеду. Как обслуживать трансмиссию в условиях развитого капитализма: требуется заправка-автомат, снабжённая протирочной бумагой. Со всех пистолетов на бумагу сливается струйка, вполне хватает трёх-четырёх, чтобы протереть цепь перед смазкой. Чистка занимает минуты две. Попутно выясняется, что подшипники, простояв ночь после дневного полоскания, при смерти. Вот незадача! Пока выковыриваю колпаки, пока заливаю в кишки им масло, начинается дождь. Здрасте!
Днём проезжаю Ювяскюля, ожидаемо туплю, делаю лишнего, но, неизбежно оказываюсь на прямой. Теперь главное – никуда не сворачивать. Любуюсь на своё отражение на асфальте, слушаю Танкъяна в плеере внутри своей головы. К ночи отмечаю 500 км на одометре.
На следующий день – дождь. Всё утро лениво вишу в своём коконе, уплетаю батончики. Так сыро, что комары не летают. Ходят пешком. Разглядываю их тени на ткани гамака, пока не надоедает.
На подъезде к Оулу ловлю канцелярский гвоздик. Новую камеру ставить жалко, а дырявую возить лень, поэтому принимаюсь клеить. Дел-то на пять минут, но растягивается втрое – отбиваюсь от полчища неистовых комаров, чешусь, кривляюсь.
А вот и Оулу. Полной грудью вдыхаю пикантный аромат целлюлозной фабрики. Пересекаю город насквозь, косясь на достопримечательности, а по мне ручьями стекает вода, заливая глаза и ботинки. И снова к вечеру становится суше, тучи рассеиваются, и глубокой ночью я останавливаюсь сфотографировать багряные облака над Финляндией, подсвеченные снизу солнцем. Собственно, я уже в Швеции. Засыпаю под общественным навесом на берегу очень дикой реки. Ветер унёс комаров, и я ликую.
Вот бесконечный шведский нарратив: я кручу педали, я поднимаюсь наверх, я спускаюсь вниз, кручу педали – всё повторяется. Я поднимаюсь на холм, мне навстречу по асфальту текут ручейки, у меня мёрзнут ступни, мёрзнут ладони, и я стараюсь не разгоняться на спусках. Я прохожу многокилометровые участки ремонта дорог, где покрытия нет вовсе, трачу силы и время. Где-то на этих участках окончательно испускает дух правая педаль, подававшая заявку на кончину ещё под Кеми. Рассыпался внешний подшипник и её клинит. Прибегаю к помощи матерных наговоров и масла; ехать можно, но в результате ступня стоит криво, начинает болеть мышца, о которой прежде не знал.
Эта территория пустынна, и даже лес на склонах почти весь сведён там, куда может добраться харвестер.
Холмы на север от Ботния с давних пор служили убежищем шведских народных троллей, селившихся тут в изобилии. И поныне, в угоду традиции, на дорожных указателях тут пишут на двух языках – на шведском, и на лопарском диалекте, им понятном. Тролли - народ угрюмый, но легко возбудимый, а жизнь в этих глухих краях не располагает к гуманизму. Поэтому, случалось, в суровые зимы, хмурые и решительные от лишений, тролли спускались в долины, чтобы добыть себе пищу, сидр и женщин. В суеверных крестьян и лесорубов, босоногие, крашеные суриком, в бронзовых доспехах на голое тело, они вселяли панический трепет. Случалось, в азарте тролли захватывали целые деревни. Потом, правда, возвращали, но в другом месте и уже без жителей. Так продолжалось до тех пор, пока в эти края не провели электричество. Алчные и неграмотные, тролли гроздьями повисали на столбах, пытаясь добыть ценный металл. Харвестеры, перед которыми бессильны деревянные копья и палицы, выкосив склоны, довершили дело; род гордых троллей Лапландии пресёкся.
Постепенно начинают появляться знаменитые северные олени. Сначала их существование проявляется в виде клочьев шерсти и костей на обочинах, которые встречаются всё чаще и чаще. Потом появляются первые туши, следы копыт, и наконец, моё бесшумное появление выгоняет с обочины на трассу смрадного линяющего самца с широченными молодыми рогами. Недовольно похрюкивая, он звонко галопирует передо мною, навстречу приближающейся фуре, затем сворачивает в болото, откуда внимательно наблюдает за тем, как я наблюдаю за ним.
Трасса становится всё пустынней, болота раздольней, а ёлки приземистей. Рюкзак тоже худеет; я давно съел все припасы и почти все порошки и всё теплей одеваюсь.
В восемь часов вечера пятого июня мною пересекается Северный полярный круг. Сразу за символической инсталляцией установлена изба и чум весьма затрапезного вида. Мне вспоминается злополучный дом из песен Высоцкого. Тем не менее, упоительно гордый собой, я подъезжаю к крыльцу, возле которого до моего приближения играли чумазые эскимосские дети. Дети прячутся. Бесцеремонно стучу в двери и окна, в надежде добыть воды, запасы которой давно иссякли. Наконец мне открывает подросток. В простых выражениях заявляю ему, что господин Путешественник желает хижине мира и изволит набрать воды. Шумно посовещавшись на вьетнамском, дети, наконец, выносят мне ледяной жёлтой жижицы.
– Это плохая вода, мистер! – вежливо сообщает мне улыбчивый парень.
– Так давай хорошую!
– Это не ресторан, мистер, – исчерпывающе сообщает он мне, давая понять, как глубоко о том сожалеет. Рассудив, что в случае неизбежности точно такой же водицы я напьюсь из ближайшей лужи, я сливаю бутылки и налегке качу дальше. Комаров здесь уже почти нет.
В эту ночь я одолел рубеж 1001 км. 46 часов хода.
Я наблюдаю, как забираюсь всё выше. Торчки холмов сменяются затяжными подъёмами, а линия горизонта приобретает всё более изрезанные очертания. Наконец передо мною вырастают терриконы, и становится ясно, что в окрестных подземельях ведётся бурная деятельность. Приближаюсь к Эливаре. Тут я планирую крюк, километров в сорок. Нужно менять педаль, пока она не отвалилась, поэтому, пропустив поворот на север, спустя час въезжаю в город.
Город празднует День национального флага, кроме супермаркетов ничего не работает. Тем не менее, мне попадается мимо прохожий продавец из спортивной лавки, который входит в положение, и я получаю новый комплект. В мастерской трудолюбивых шведских кузнецов выворачиваю из шатуна насмерть ввёрнутую ось педали. Там же оказывается, что я остался без шипов. А что делать? В довершение, заладившийся было погожий день сменяется ливнем и я, грустный и мокрый, прячусь под крышей заправки. Под нею уже коротает время колоритный патлатый крендель в полиэтиленовых тапках на босу ногу. Он курит, рассевшись перед пивной банкой на вязанке дров.
Я становлюсь рядом и от скуки принимаюсь пищать навигатором.
– Знаешь, – задумчиво обращается он в никуда, – эльфы – это пол. Голос его глух, а взгляд направлен сквозь меня. Опешив от глубокомыслия, соглашаюсь с тем, что не знаю, но буду иметь в виду. Но его интерес к беседе уже угас.
После Эливаре дорога ведёт меня строго на север. Вода в многочисленных бурных реках становится годной для питья. Пейзаж чуть сглаживается, а хилые хвойные леса сменяются низкорослым березняком. Зелень на них ещё не прорезалась. Внезапно я понимаю, что весна тут только начинается.
– Не за этим ли я ехал, – спрашиваю себя, – чтобы продлить себе наступление лета?
Поздним вечером вторгаюсь в Кируну.
Кируна встречает меня ветром и величественного вида терриконами, заслоняющими вечернее солнце. Город выглядит угрюмо и чувствуется, что его жители – народ чуждый сантиментов. Хотя жителей – как раз и не видно. Лишь унылые неприкаянные фуры проносятся мимо меня время от времени. А вот за городом открывается захватывающий вид на долину, что от края до края - болото, поросшее узловатой, чахлой карликовой берёзой, мхом и вереском. И вот, там, вдали, за долиной, в багряных лучах, на всю ширь горизонта дыбятся они – Горы!
Я всматриваюсь в белую цепь, в надежде угадать, где проложен мой путь. А с вершин мне в лицо зло дует ветер, пустой и холодный, и ветер гудит и шепчет в голых берёзках и пускает с обочин песчаные змейки. Гул ветра вокруг, гул ветра над головой, и до небес, и впереди и позади. Фантастически чётко чувствую свои размеры в масштабах вселенной.
Одинокой упрямой вошью ползу вперёд. Дорога в этот ночной час становится оживлённой: страдающие летней бессонницей любопытные зайцы и лисы снуют туда-сюда, а порой я проезжаю мимо скучного оленя, жующего мох у обочины. Ни людей, ни машин. Пару часов еду по разделительной разметке, ни кем не тревожимый. За полночь, неожиданно, долина заканчивается полноводным потоком, на другом берегу которого довольно крутой подъём. Останавливаюсь натянуть шерстяные носки, невзирая на тесноту ботинок. Это последнее, что я ещё на себя не надел. Ко всем радостям, снова начинает капать. Окрестности не располагают к ночлегу, принимаю решение двигаться дальше. И вот подступают горы. Голые каменные склоны – с одной стороны дороги, и болотистая берёзовая поросль – с другой. Встать на ночёвку совершенно негде. Наматываю километр за километром, надо мной воет ветер в утёсах, а снег по склонам спускается всё ниже и ниже. Наконец, встречаю малюсенькое плато у дороги, поросшее соснами. Спешиваюсь, разведка показывает, что я выбрал отменное место для ночлега: мох щедро усеян всевозможными гильзами самых смертоносных калибров. Очевидно, тут, в этих самых сосёнках, дружина охотников приняла смертный бой.
Растягиваю гамак меж стволов, так, чтобы лежать на ковре из морошки и шишек, боковины тента привязываю к побегам толокнянки. Второпях трапезничаю и укладываюсь. Но едва я уснул, порыв валит велосипед и срывает тент. Оставив велик без внимания, оборачиваю тент вокруг гамака, вспоминаю все известные заклинания, отводящие дождь, и под треск льда и вой ветра засыпаю в уютном коконе. Этот кокон сейчас самое тёплое и безопасное место во вселенной, на которое я могу рассчитывать.
А под утро меня будит тихий звон. Это в своих асбестовых фартучках, постукивая латунными чайниками о камни, из ущелья, за тяжёлой водой, к озеру спустились гномы.
Редкие капли, роняемые проносящимися над самой головой тучами, не предвещают ничего хорошего. Я выезжаю к берегу огромного горного озера. Озеро покрыто торосами, но кое-где, меж глыб изумрудного льда, видна пронзительно-лазурная, прозрачная как хрусталь вода. А с левой стороны дороги громоздятся покрытые снегом скалы. Несмотря на безжизненность, там, где берега полого отходят от склонов, среди камней и берёз, установлено великое множество дачных домиков, больших и малых. Гильзы, рассеянные по обочине, наводят на мысль, что охота на крупного хищника в этих краях не только разрешена, но и поощряется. А порою, на снегу, можно встретить следы морры, вышедшей на обочину поживиться баночками из-под снюса – от блох.
За этот день мне решительно необходимо одолеть перевал и выйти к морю. Непогода усиливается, а силы уже на исходе. Если вечером пойдёт дождь, живым ночевки я не переживу.
Вот как берутся перевалы: вкручиваю вверх на самой лёгкой передаче, и, не меняя передачи, спускаюсь вниз. Со склонов беспорядочно сходят потоки стылого ветра, а струи ледяной талой кристально чистой воды гремят по камням. Не хватает воздуха. Обдавая брызгами и водяной пылью, натужно кряхтя, меня обходят фуры и исчезают в низких облаках. Колкий дождь бьёт в лицо, не давая поднять взгляд с асфальта, а за шиворот стекают струйки растаявшего снега. Каждый подъём – подвиг. И когда подъём сменяется спуском, кажется вот, перевал! Но ручьи и реки по-прежнему текут мне навстречу. Однако, красота – неописуемая. То самое, пресловутое величие гор – вот оно, любуйся! Берёзовые заросли остались далеко позади, оглядываясь назад, я вижу под собою ледяные вершины гор, мимо которых давно проехал. Вот мир, состоящий из нескольких слов: набравший воды, серый снег, гранит, покрытый лишайником; хмурое небо, такое тонкое, что сквозь несущиеся прочь тучи виден слепой диск солнца. Солнце, которое не греет и не светит толком. Из живых существ тут только я, мхи и чайки. Глухой железнодорожный разъезд на самом верху. За горой – Норвегия.
И стоит только пересечь границу – меняется пейзаж и погода. Мокрый снег становится проливным дождём, скалы оголяются, приобретя совершенно мистический вид, дорога, петляя, стремительно уводит вниз. Немеющими руками что есть сил сжимаю тормоза, ибо боязно. Температура растёт, настроение улучшается. Влетаю в тоннель, выскочив из которого неожиданно попадаю в рай.
Вот она, Атлантика!
Передо мною раскрывается фьорд. Отлив, и ветер приносит с берега запах морской капусты, ила и пчёл. Вокруг меня журчат ручьи, цветут одуванчики, зелень буйствует, и под солнцем шелестит листва. Так я снова попал в лето.
На следующее утро я встречаю брата по разуму, направляющегося из Нарвика на острова. Он оказывается офицером полиции и сообщает, что все полицейские тут вокруг – его друзья. Я сажусь ему на хвост и довольно шустро разгоняюсь. Пока мы бодро берём шестикилометровые подъёмы, он вводит меня в курс того, как развивается рыбоводство в Норвегии. Лосося выращивают прямо во фьордах, в исполинских садках, куда непрерывно качают раствор протеина и морковного концентрата. Поэтому лосось вырастает упитанным, а ввоз протеинов и моркови в Норвегию запрещён. Мы прощаемся у моста, соединяющего Лофотены с материком, однако спустя час позади меня раздаётся приветливый вой сирены – это полицейский вольво, раскрашенный как попугай, передаёт мне пожелания счастливого пути.
Сегодня первый день без дождя. Ветер – не проблема. Хотя в генеральном направлении он и встречный, но дорога постоянно петляет вдоль берега. Тяжелей пережить бесконечную череду подъёмов. Вечером начинается отлив, и, минуя мосты над протоками, я наблюдаю, как опоры закручивают в тугие водовороты морскую воду. Собрав в пучок силу воли, одолеваю тоннели, самый длинный и мрачный из которых – 6 километров. Из другого, вдвое короче, проложенного под проливом, я едва выкарабкался. Наступает ночь, я едва еду. Не хочется ни есть, ни спать, ни ехать. Даже пить не хочется, хотя чистой воды вокруг – хоть залейся. За 15 км до пункта назначения мне сигналит фарами неожиданный гелентваген. Я ожидал, что подмога прибудет на велосипеде, а тут на тебе – какая радость!
Говоря откровенно, сил осталось едва на то, чтобы загрузить велик в багажник, снять рюкзак и сесть в кресло.
Приехали.
таких не берут в космонавты.
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
Часть вторая. Север
Сандвика. Sandvika camp: 68.207909 северной широты, 14.429483 западной долготы. Атлантический океан. Ближайший населенный пункт – Kabelvåg.
Жители города издревле промышляют норвежскими народными промыслами: рыболовством в Гольфстриме, да туристическим сервисом. Наш кемпинг находится в шести километрах от города на пологом берегу живописной неглубокой лагуны. Лазурно–зеленые воды ее в эту пору тихи и прозрачны. Со старинного контрабандистского причала видно, как под пятиметровой толщей добывают свой рацион задумчивые крабы, снует беспечная рыбья мелочь, и среди суеверных монет и потерянного железа влекут свое неподвижное существование губки, морские ежи и звезды. Над лагуной, защищая ее от свирепых северных ветров, возвышается достопримечательная гора Vågakallen. В ненастье ее седая от снега вершина прячется в тучи, а ясной солнечной погодой могучие северные склоны отражают золотистым ореолом на фоне пурпурного неба мягкий свет солнца стоящего над Северным полюсом. Полуостров, на котором расположен кемпинг, заканчивается постепенно уходящей под воду каменной грядой. На гранитных валунах в мохнатом ковре ягеля изобильно цветет морошка, и голосят отчаянные чайки. Контраст между застывшим бурым гранитом и живой водой, то свинцовой, то лазурной, подчеркивает изумительно богатую палитру зелени. Такого изобилия оттенков я не встречал нигде прежде.
Мы тщательно обследуем укромные пляжи и удаленные скалы в поисках следов пребывания русалок, но находим только драгоценные чешуйки, прилипшие к холодным камням. И лишь однажды, поборов наступающее уныние, с одинокой банки, из-под лохмотьев ламинарий удается торжественно поднять четки из черных кораллов и нержавеющий варяжский клинок.
Мы решаем, наконец, прибегнуть к рискованной тактике охоты на живца. Не сдержав нахлынувший азарт, алчность и вожделение, я вызываюсь добровольцем как наиболее подходящий для приманки русалок мужчина. Меня облачают в неопрен, закрепляют на пояс груз для надежности, и, напутствовав не рвать с себя гидрокостюм при встрече, спихивают с причала в набежавшую волну.
Осторожно, едва дыша через трубку, я погружаюсь в ледяную воду. Освежающие струйки льют мне за шиворот, внизу что-то булькает, и вот я уже рассекаю волны и задорно шлепаю ластами об водную гладь, совершенно забыв, что прежде совсем не умел плавать. С берега за мною внимательно наблюдает Фригена, держа наготове блокнот и фотоаппарат, а я направляюсь прямиком в уютную заповедную бухту. У свалов меня окружает робкая пикша, ища защиты от прожорливой и наглой трески. Переливаясь иллюминацией, колышется перед маской кто-то неведомый и прозрачный. Из расщелин, любопытствуя, бочком выползают крабы, но стремительно прячутся назад, стоит только попытаться ухватить их жадными пальцами. Увы, моей добычей удается стать только несчастному маленькому отшельнику в спиральной раковине из-под улитки.
Отправляясь на дальнейшие поиски, я примыкаю к партии охотников. Мы идем втроем на утлом надувном челне в самые дали. Пока охотники заняты добычей камбалы и краба, я, совершив известные ритуальные манипуляции, принимаюсь играть на варгане, положив, для акустики, подбородок на опущенное в воду весло. И надо же такому случиться: на обратном пути, посреди бескрайних атлантических просторов, наша лодка едва не наскакивает на исполинскую акулу, идущую встречным курсом. Увидав вспарывающий покатую зыбь плавник, сбрасываю газ, ловко маневрирую и, подойдя с тыла почти вплотную, отдаю команду открыть огонь. Но тут среди охотников возникает ропот. Охотники, презрев фортуну, предлагают мне лично, самому, заняться прикладной ихтиологией и добыть сей ценный трофей, а им завтра на самолет, к женам, детям и на работу. Пока я взываю к кровожадным мужским инстинктам, плавник, устав от назойливой суеты, медленно исчезает под водою. Успокоившись и поразмыслив, на всякий случай я подальше прячу варган, лишь только мы вернулись на базу. Пока охотники сортируют трофеи, потрошат пузатую треску, разбирают на составные члены флегматичных крабов да рубят в лапшу в оранжевых пятнах щедрые блины камбалы, я внимательно изучаю ихтиологические справочники на предмет опознания плавника. Выясняется, что это гренландская полярная акула, чья ценная плоть, насыщенная аммиаком, служит туземным гастрономам сырьем для производства харкуля – национального блюда из тухлой акулы.
Спустя два прилива, дождавшись полной луны, мы поднимаем лодки, пакуем походную баню и, уложив велосипед на прочий охотничий скарб, вдвоем с Фригеной отправляемся покорять Ледовитый Океан.
Репвог. Repvåg camp. 70.747002 северной широты, 25.67178 западной долготы. Побережье Ледовитого океана. Ближайший населенный пункт отсутствует.
Одинокий рыбацкий хутор. Открытая северному ветру бухта, пологие каменистые берега поросшие ягелем. Помимо старой рыболовецкой базы ныне процветающей в основном за счет туризма и сезонной переработки краба, на берегах бухты есть еще горстка лачуг. Основная культурная достопримечательность – погост на три фамилии да убогая часовня при нем. В тех из жилищ, что обитаемы круглогодично, ютятся неприхотливые оленеводы и рыбаки.
Единственным значимым событием в этих местах по сей день является визит в Порсангер-фьорд немецкого тяжелого крейсера Шарнхорст, который нашел свою вечную стоянку в ста милях на северо-востоке от Репвога. И поныне суеверные отшельники, живущие на этих суровых северных берегах, зимы напролет упорно вглядываясь в хмурую осеннюю мглу. Они силятся разглядеть в ней легендарные дымы Шарнхорста, и те, кому выпала удача, толкуют по ним равно как прошлое, так и настоящее, а самые прозорливые из них делают прогнозы на будущее.
Мы первые в этом сезоне заселившиеся в кемпинг гости, и туземцы спешат скорее удовлетворить жажду общения:
- Я есть саами, - заявляет явившийся поутру, похожий на Винни Пуха белоглазый крендель.
- Ты знаешь финский? Все олени тут мои. И ее, - он втыкает палец в грудь неопределенной встрепанной особе, щедро украшенной пирсингом. Совершенно очевидно, что олени заботят их гораздо менее, чем контрабандные сигареты и алкоголь.
Если скудная сухопутная фауна тут представлена исключительно оленями и леммингами, то под водой скрываются неистощимые богатства. Эти богатства, в виде надежно прибитых к доске почета физиономий, имеют порой такой лютый вид, что состязаться с ними в удаче совершенно не вдохновляет. И пока Фригена уединившись совершает на пустынном берегу таинственные ритуалы, я отправляюсь в разведку.
Существует легенда, что немецкие военные строители возводили свою фортификацию на энергетически активных точках, и согласно традиции, совершали ритуал, закладывая жертву под основание. Подобным образом активированный источник Силы, как известно, тем, кто не участвует в обороте углерода, совершенно необходим. Небо грозит грозою, предупреждая дождем, а ветер зло подвывает в расщелинах, пророча бурю, но я не верю дурным пророчествам. Я мчу к руинам немецкой береговой батареи, на самый край земли. Там, под батареей, на камнях в сердитой пене прибоя, я решил застать их врасплох: привлеченных навеки застывшими в холодном бетоне эманациями двухсот молодых, полноценных мужчин. По моему стойкому убеждению, русалки исключительно чуткие и чувственные, как полноценные женщины, если и остались еще на земле, непременно должны присутствовать где-то неподалеку.
Нашел! Сюда, на батарею, за тройной периметр, не заходят прожорливые олени. Потому что ягель тут до сих пор не растет. И не кружит над руинами хриплое воронье. Потому что нету тут воронья. Батарея эвакуирована. Орудийные блоки взорваны. Остались лишь ходы сообщений и изобилие рваного металла, добывать который гордые туземцы брезгуют. Укрывшись в давно пустующей передовой стрелковой ячейке, я всматриваюсь в бушующий прибой, силясь угадать меж клочьев ламинарий седые мокрые волосы, а в соленых брызгах мелькнувший совсем не рыбий хвост или неожиданные девичьи груди. Но, увы… Прошедший мимо газовый танкер не оставил мне шансов. Остается лишь вернуться к велосипеду, на уцелевший орудийный дворик. Тут, спрятавшись от пронзительного ветра, я созерцаю валы катящиеся прямо с Северного полюса и предаюсь величию момента: вот он какой, Ледовитый Океан!
Вернувшись в лагерь, преисполненный энергии под ясным полярным солнцем, я полночи тружусь над возведением менгира. Сей менгир призван увековечить мое явление в тундру, в сущности, навсегда. А утром, оставив позади солнечные зайчики лукавых девичьих улыбок и летящий над волнами задорный смех милой рыжей эстонки с ресепшена, я отправляюсь на юг. Домой.
Часть третья. Возвращение
Тихим солнечным утром мы прощаемся с Фригеной на ближайшей заправке. Предусмотрительно обильно применив детский крем, я бодро направляюсь вдоль фьорда на юг. Там, над обмелевшим заливом, возвышается угрюмое безжизненное плато, не предвещающее ничего хорошего. Однако я пробираюсь живописными долинами все дальше и дальше, и совершенно не испытываю страданий. Пожевывая экзотическую охотничью колбасу, я неумолимо спускаюсь к югу. И вот уже появляются неистовые, прожорливые комары, а глаза то и дело забиваются едкой мошкой. Глубоким вечером, в полной мере воспользовавшись чудесной погодой, я покидаю Норвегию.
Финляндия гостеприимно встречает меня пронзительным ветром и чередой удивительно крутых подъемов. Вновь начинаю мерзнуть, надеваю все что есть, и вскоре под совершенно недвусмысленными тучами спешно встаю на ночлег. Собственно, развешиваюсь уже под дождем. Ночью поливает так, что приходится вскочить и рубить на подпорки молодые березки, ибо тент не справился и изобильно протек прямо на гамак. Не спасло. Вода стекла по березкам, по веревкам, и наполнила гамак так, что в нем захлюпало. Ранним утром (никогда так рано не вставал), сидя унылым задом в сырой губке мха, я с тоской наблюдал за тем, как в рюкзак с гамака бежали веселые капли. Впредь я был вынужден прибегать к тактике захвата под ночлег различных строений публичного и хозяйственного назначения, то скрючившись на оленьих шкурах, а то вольно раскинувшись в глубине ностальгического сена. Спальник же окончательно просох только дома.
Один за другим миную контрольные населенные пункты. Электронные термометры показывают ввергающие в уныние цифры: +5, +9С, а дождь едва ли прекращается на время достаточное чтоб просохнуть. В слепом тумане, а может в облаках, миную перевал, останавливаюсь, стуча зубами, чтобы запечатлеть инсталляцию у пересечения Полярного круга.
День за днем я накручиваю за десятками сотни километров, и вот уже миновала их тысяча. Мне холодно, я пропитался водой насквозь, и стоит остановиться хоть на минуту, начинает бить дрожь, и окружают полчища комаров.
Неожиданно оказалось, что по ночам темнеет, и, подъезжая к Лахти, я вынужден встать на ночевку в придорожной беседке, ибо трафик и тьма. Поспать, меж тем, почти не удается. До дома остается всего один перегон. Утром, под проливным дождем, и без того угрюмый и обессиленный, ловлю прокол. Меняю камеру у обочины, а это, скажу вам, еще то развлечение. Колотит от холода, и, как будто мало мне воды, обдает волною каждая мимо проезжая фура. Температура падает, дождь то льет ливнем, то подло моросит. Навстречу дует постылый, холодный ветерок и морозит колени. Стеная и богохульствуя я приближаюсь к Лахти, одолевая последние холмы на пути. И вот тут, в полутора сотнях километров от дома, во мне иссякает словарный запас и последние силы. Передо мною встает дилемма: искать убежище в крестьянском сарае или вызывать эвакуатор, ибо ехать решительно невозможно. Ввиду того, что назавтра выходить на работу, вариантов, в сущности, нет.
В 111 км от Хельсинки, подъедая по пути сникерсы из НЗ, встречаю машину подбора. Последние цифры, которые показывал одометр, прежде чем захлебнулся водой – 2995 км. Приехали.
С благодарностью к людям, с чьим участием путешествие состоялось:
Геннадию «Фригене» Коваленко - http://www.freediving.ee - Идея, поддержка, размещение, транспорт
Равшану Балгабаеву - http://www.xcport.eu - снаряжение, поддержка
Андрею Дрюону Уткину - связь, поддержка
Сандвика. Sandvika camp: 68.207909 северной широты, 14.429483 западной долготы. Атлантический океан. Ближайший населенный пункт – Kabelvåg.
Жители города издревле промышляют норвежскими народными промыслами: рыболовством в Гольфстриме, да туристическим сервисом. Наш кемпинг находится в шести километрах от города на пологом берегу живописной неглубокой лагуны. Лазурно–зеленые воды ее в эту пору тихи и прозрачны. Со старинного контрабандистского причала видно, как под пятиметровой толщей добывают свой рацион задумчивые крабы, снует беспечная рыбья мелочь, и среди суеверных монет и потерянного железа влекут свое неподвижное существование губки, морские ежи и звезды. Над лагуной, защищая ее от свирепых северных ветров, возвышается достопримечательная гора Vågakallen. В ненастье ее седая от снега вершина прячется в тучи, а ясной солнечной погодой могучие северные склоны отражают золотистым ореолом на фоне пурпурного неба мягкий свет солнца стоящего над Северным полюсом. Полуостров, на котором расположен кемпинг, заканчивается постепенно уходящей под воду каменной грядой. На гранитных валунах в мохнатом ковре ягеля изобильно цветет морошка, и голосят отчаянные чайки. Контраст между застывшим бурым гранитом и живой водой, то свинцовой, то лазурной, подчеркивает изумительно богатую палитру зелени. Такого изобилия оттенков я не встречал нигде прежде.
Мы тщательно обследуем укромные пляжи и удаленные скалы в поисках следов пребывания русалок, но находим только драгоценные чешуйки, прилипшие к холодным камням. И лишь однажды, поборов наступающее уныние, с одинокой банки, из-под лохмотьев ламинарий удается торжественно поднять четки из черных кораллов и нержавеющий варяжский клинок.
Мы решаем, наконец, прибегнуть к рискованной тактике охоты на живца. Не сдержав нахлынувший азарт, алчность и вожделение, я вызываюсь добровольцем как наиболее подходящий для приманки русалок мужчина. Меня облачают в неопрен, закрепляют на пояс груз для надежности, и, напутствовав не рвать с себя гидрокостюм при встрече, спихивают с причала в набежавшую волну.
Осторожно, едва дыша через трубку, я погружаюсь в ледяную воду. Освежающие струйки льют мне за шиворот, внизу что-то булькает, и вот я уже рассекаю волны и задорно шлепаю ластами об водную гладь, совершенно забыв, что прежде совсем не умел плавать. С берега за мною внимательно наблюдает Фригена, держа наготове блокнот и фотоаппарат, а я направляюсь прямиком в уютную заповедную бухту. У свалов меня окружает робкая пикша, ища защиты от прожорливой и наглой трески. Переливаясь иллюминацией, колышется перед маской кто-то неведомый и прозрачный. Из расщелин, любопытствуя, бочком выползают крабы, но стремительно прячутся назад, стоит только попытаться ухватить их жадными пальцами. Увы, моей добычей удается стать только несчастному маленькому отшельнику в спиральной раковине из-под улитки.
Отправляясь на дальнейшие поиски, я примыкаю к партии охотников. Мы идем втроем на утлом надувном челне в самые дали. Пока охотники заняты добычей камбалы и краба, я, совершив известные ритуальные манипуляции, принимаюсь играть на варгане, положив, для акустики, подбородок на опущенное в воду весло. И надо же такому случиться: на обратном пути, посреди бескрайних атлантических просторов, наша лодка едва не наскакивает на исполинскую акулу, идущую встречным курсом. Увидав вспарывающий покатую зыбь плавник, сбрасываю газ, ловко маневрирую и, подойдя с тыла почти вплотную, отдаю команду открыть огонь. Но тут среди охотников возникает ропот. Охотники, презрев фортуну, предлагают мне лично, самому, заняться прикладной ихтиологией и добыть сей ценный трофей, а им завтра на самолет, к женам, детям и на работу. Пока я взываю к кровожадным мужским инстинктам, плавник, устав от назойливой суеты, медленно исчезает под водою. Успокоившись и поразмыслив, на всякий случай я подальше прячу варган, лишь только мы вернулись на базу. Пока охотники сортируют трофеи, потрошат пузатую треску, разбирают на составные члены флегматичных крабов да рубят в лапшу в оранжевых пятнах щедрые блины камбалы, я внимательно изучаю ихтиологические справочники на предмет опознания плавника. Выясняется, что это гренландская полярная акула, чья ценная плоть, насыщенная аммиаком, служит туземным гастрономам сырьем для производства харкуля – национального блюда из тухлой акулы.
Спустя два прилива, дождавшись полной луны, мы поднимаем лодки, пакуем походную баню и, уложив велосипед на прочий охотничий скарб, вдвоем с Фригеной отправляемся покорять Ледовитый Океан.
Репвог. Repvåg camp. 70.747002 северной широты, 25.67178 западной долготы. Побережье Ледовитого океана. Ближайший населенный пункт отсутствует.
Одинокий рыбацкий хутор. Открытая северному ветру бухта, пологие каменистые берега поросшие ягелем. Помимо старой рыболовецкой базы ныне процветающей в основном за счет туризма и сезонной переработки краба, на берегах бухты есть еще горстка лачуг. Основная культурная достопримечательность – погост на три фамилии да убогая часовня при нем. В тех из жилищ, что обитаемы круглогодично, ютятся неприхотливые оленеводы и рыбаки.
Единственным значимым событием в этих местах по сей день является визит в Порсангер-фьорд немецкого тяжелого крейсера Шарнхорст, который нашел свою вечную стоянку в ста милях на северо-востоке от Репвога. И поныне суеверные отшельники, живущие на этих суровых северных берегах, зимы напролет упорно вглядываясь в хмурую осеннюю мглу. Они силятся разглядеть в ней легендарные дымы Шарнхорста, и те, кому выпала удача, толкуют по ним равно как прошлое, так и настоящее, а самые прозорливые из них делают прогнозы на будущее.
Мы первые в этом сезоне заселившиеся в кемпинг гости, и туземцы спешат скорее удовлетворить жажду общения:
- Я есть саами, - заявляет явившийся поутру, похожий на Винни Пуха белоглазый крендель.
- Ты знаешь финский? Все олени тут мои. И ее, - он втыкает палец в грудь неопределенной встрепанной особе, щедро украшенной пирсингом. Совершенно очевидно, что олени заботят их гораздо менее, чем контрабандные сигареты и алкоголь.
Если скудная сухопутная фауна тут представлена исключительно оленями и леммингами, то под водой скрываются неистощимые богатства. Эти богатства, в виде надежно прибитых к доске почета физиономий, имеют порой такой лютый вид, что состязаться с ними в удаче совершенно не вдохновляет. И пока Фригена уединившись совершает на пустынном берегу таинственные ритуалы, я отправляюсь в разведку.
Существует легенда, что немецкие военные строители возводили свою фортификацию на энергетически активных точках, и согласно традиции, совершали ритуал, закладывая жертву под основание. Подобным образом активированный источник Силы, как известно, тем, кто не участвует в обороте углерода, совершенно необходим. Небо грозит грозою, предупреждая дождем, а ветер зло подвывает в расщелинах, пророча бурю, но я не верю дурным пророчествам. Я мчу к руинам немецкой береговой батареи, на самый край земли. Там, под батареей, на камнях в сердитой пене прибоя, я решил застать их врасплох: привлеченных навеки застывшими в холодном бетоне эманациями двухсот молодых, полноценных мужчин. По моему стойкому убеждению, русалки исключительно чуткие и чувственные, как полноценные женщины, если и остались еще на земле, непременно должны присутствовать где-то неподалеку.
Нашел! Сюда, на батарею, за тройной периметр, не заходят прожорливые олени. Потому что ягель тут до сих пор не растет. И не кружит над руинами хриплое воронье. Потому что нету тут воронья. Батарея эвакуирована. Орудийные блоки взорваны. Остались лишь ходы сообщений и изобилие рваного металла, добывать который гордые туземцы брезгуют. Укрывшись в давно пустующей передовой стрелковой ячейке, я всматриваюсь в бушующий прибой, силясь угадать меж клочьев ламинарий седые мокрые волосы, а в соленых брызгах мелькнувший совсем не рыбий хвост или неожиданные девичьи груди. Но, увы… Прошедший мимо газовый танкер не оставил мне шансов. Остается лишь вернуться к велосипеду, на уцелевший орудийный дворик. Тут, спрятавшись от пронзительного ветра, я созерцаю валы катящиеся прямо с Северного полюса и предаюсь величию момента: вот он какой, Ледовитый Океан!
Вернувшись в лагерь, преисполненный энергии под ясным полярным солнцем, я полночи тружусь над возведением менгира. Сей менгир призван увековечить мое явление в тундру, в сущности, навсегда. А утром, оставив позади солнечные зайчики лукавых девичьих улыбок и летящий над волнами задорный смех милой рыжей эстонки с ресепшена, я отправляюсь на юг. Домой.
Часть третья. Возвращение
Тихим солнечным утром мы прощаемся с Фригеной на ближайшей заправке. Предусмотрительно обильно применив детский крем, я бодро направляюсь вдоль фьорда на юг. Там, над обмелевшим заливом, возвышается угрюмое безжизненное плато, не предвещающее ничего хорошего. Однако я пробираюсь живописными долинами все дальше и дальше, и совершенно не испытываю страданий. Пожевывая экзотическую охотничью колбасу, я неумолимо спускаюсь к югу. И вот уже появляются неистовые, прожорливые комары, а глаза то и дело забиваются едкой мошкой. Глубоким вечером, в полной мере воспользовавшись чудесной погодой, я покидаю Норвегию.
Финляндия гостеприимно встречает меня пронзительным ветром и чередой удивительно крутых подъемов. Вновь начинаю мерзнуть, надеваю все что есть, и вскоре под совершенно недвусмысленными тучами спешно встаю на ночлег. Собственно, развешиваюсь уже под дождем. Ночью поливает так, что приходится вскочить и рубить на подпорки молодые березки, ибо тент не справился и изобильно протек прямо на гамак. Не спасло. Вода стекла по березкам, по веревкам, и наполнила гамак так, что в нем захлюпало. Ранним утром (никогда так рано не вставал), сидя унылым задом в сырой губке мха, я с тоской наблюдал за тем, как в рюкзак с гамака бежали веселые капли. Впредь я был вынужден прибегать к тактике захвата под ночлег различных строений публичного и хозяйственного назначения, то скрючившись на оленьих шкурах, а то вольно раскинувшись в глубине ностальгического сена. Спальник же окончательно просох только дома.
Один за другим миную контрольные населенные пункты. Электронные термометры показывают ввергающие в уныние цифры: +5, +9С, а дождь едва ли прекращается на время достаточное чтоб просохнуть. В слепом тумане, а может в облаках, миную перевал, останавливаюсь, стуча зубами, чтобы запечатлеть инсталляцию у пересечения Полярного круга.
День за днем я накручиваю за десятками сотни километров, и вот уже миновала их тысяча. Мне холодно, я пропитался водой насквозь, и стоит остановиться хоть на минуту, начинает бить дрожь, и окружают полчища комаров.
Неожиданно оказалось, что по ночам темнеет, и, подъезжая к Лахти, я вынужден встать на ночевку в придорожной беседке, ибо трафик и тьма. Поспать, меж тем, почти не удается. До дома остается всего один перегон. Утром, под проливным дождем, и без того угрюмый и обессиленный, ловлю прокол. Меняю камеру у обочины, а это, скажу вам, еще то развлечение. Колотит от холода, и, как будто мало мне воды, обдает волною каждая мимо проезжая фура. Температура падает, дождь то льет ливнем, то подло моросит. Навстречу дует постылый, холодный ветерок и морозит колени. Стеная и богохульствуя я приближаюсь к Лахти, одолевая последние холмы на пути. И вот тут, в полутора сотнях километров от дома, во мне иссякает словарный запас и последние силы. Передо мною встает дилемма: искать убежище в крестьянском сарае или вызывать эвакуатор, ибо ехать решительно невозможно. Ввиду того, что назавтра выходить на работу, вариантов, в сущности, нет.
В 111 км от Хельсинки, подъедая по пути сникерсы из НЗ, встречаю машину подбора. Последние цифры, которые показывал одометр, прежде чем захлебнулся водой – 2995 км. Приехали.
С благодарностью к людям, с чьим участием путешествие состоялось:
Геннадию «Фригене» Коваленко - http://www.freediving.ee - Идея, поддержка, размещение, транспорт
Равшану Балгабаеву - http://www.xcport.eu - снаряжение, поддержка
Андрею Дрюону Уткину - связь, поддержка
таких не берут в космонавты.
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
насколько мне известно, мерида не катит.
сыскивати всякими сыски накрепко
- стальной�тел
- собственное эго
- Сообщения: 6121
- Зарегистрирован: 21 май 2006, 23:08
- Откуда: оттуда
- Контактная информация:
Re: 400км от Питера, 400 км от Риги.
И хмурым кастильским рыцарям, и беспечным иллирийским контрабандистам, и даже пастухам оленей крайнего Севера, саамам, которые уходя, натирали себя спичками и посыпали солью; так, на всякий случай, хорошо известен жест из одного пальца, который оберегал от проклятий в спину.
И от Кастилии до самого края Земли, вслед уходящим мужчинам, их женщины слали одни и те-же проклятья, и тот-же самый жест - поднятый средний палец над кулаком.
И если, уходя, не знаешь куда идти, от Кастилии и до Владивостока, знаки на дорожных столбах одни и те-же:
- Никогда никуда не возвращайся.
И от Кастилии до самого края Земли, вслед уходящим мужчинам, их женщины слали одни и те-же проклятья, и тот-же самый жест - поднятый средний палец над кулаком.
И если, уходя, не знаешь куда идти, от Кастилии и до Владивостока, знаки на дорожных столбах одни и те-же:
- Никогда никуда не возвращайся.
таких не берут в космонавты.
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 9 гостей